Это все космос, чуваки.
Название: Вечные
Автор: красное и черное, Edna
Кроссовер: Сверхъестественное, Hellsing
Персонажи: Дин, Сэм, Чарли, Алукард, Виктория и др.
Направленность: джен
Жанры: AU, ангст, драма, юмор, повседневность
Предупреждения: ООС, насилие, нецензурная лексика
Описание:
Когда наступает вечность, приходит и скука, а значит, пора вспомнить былые деньки и снова собраться в дорогу.
Примечания. По большей части короткие (не)путевые заметки. AU после 9-го сезона. Вселенная Hellsing почти не затрагивается, в некоторых частях появляются Алукард и Виктория как отголоски прошлого.
На ФБ лежит тут.
ГЛАВЫГлава 1Начало
Автор — красное и черное
Мотель — откровенная дыра, как и сам город. Мал, сер и уныл. Дин точно знает, куда идти — нюхом чует, и это спустя столько лет. Осталось же, не выветрилось никуда, хотя это чувство и не мешало жить, но бесило неимоверно, особенно первые два года, когда Сэм таскался за ним, словно скулящая шавка.
Семья, дом, брат.
Чутьё тогда зудело где-то в районе шеи, словно москит, так, что кожу с себя содрать хотелось, а брата прикончить, как насекомое. Потом Сэм заглох, и чутье тоже. А потом Дин забыл, что так бывает — огнем по рецепторам — вот же, вот.
Дин идёт по коридору с выцветшими обоями, его провожает мертвым взглядом неестественно вывернувший шею портье.
Номер тесен и темен — хотя жалюзи на окнах подняты. Не заперто — хотя Дину все равно — он бы и на выломанную дверь расщедрился: все для тебя, брат.
Сэм сидит за столом, уткнувшись в яблочный лептоп — картинка стара как мир. Ничего не меняется.
— Пиво в холодильнике, — не отрываясь от монитора, буднично сообщает Сэм. — И мне захвати.
Дин хмыкает, но открывает дверцу минибара, достает две бутылки: темное себе, светлое брату — и ставит ее возле Сэмовой руки.
— Не забыл же, — Сэм не глядя подхватывает пиво и делает глоток. — Чуваку-то за что шею свернул?
Дин садится напротив брата, резко захлопывает крышку ноутбука и наклоняет голову вбок — всё интересней и интересней.
— Выбесил, — отвечает Дин, передернув плечами. — А ты, смотрю, в формалине купаешься? То-то от тебя так воняет, но да, сохранился неплохо.
Сэм улыбается и вскидывает голову — глаз не видно за стеклами очков.
— Я же ЗОЖник, помнишь. Полезная еда, пробежки.
— Для шестидесятилетнего дедули ты неплох, — ржёт Дин. — Зафанател от Битлов? — Кивок на очки.
— От Гарри Поттера. — Улыбка сползает с Сэмовых губ так же быстро, как и появляется. — Чё тебе надо, Дин?
— Узнать, какого хуя.
— А, игрушки твои отнимаю? — Сэм делает глоток — кадык дергается, и Дин вдруг вспоминает, как тридцать лет назад говорил, что вырвет его зубами. Пожалуй, пора сдержать обещание.
— Но-но-но! Успеешь еще. — Сэм смотрит на Дина и смеется — звонко, по-мальчишески. — Скучно ему, видите ли.
— Уже год как, Сэмми. — Имя выходит почти ласково. — Скажи спасибо, что я такой терпеливый.
— А добили тебя, я так понимаю, оборотни в Огайо? — Сэм трет переносицу и морщится, словно у него миргень. — Жалюзи опусти. Пожалуйста, Дин.
Дин подходит к окну и тянет вощеную веревку вниз — сумерки топят комнату в густом сером киселе.
— Целое гнездо, Сэмми. — Дин разворачивается и смотрит на брата. — Мог бы и мне оставить.
— То ли нечисть перевелась, то ли мы находим одних и тех же. — Сэм разводит руками, но голос сочится ехидством. — Нас же так учили, Джон и учил, одни и те же методы, так что извини.
— Ты, сучка, тридцать лет где-то шлялся. Пошляйся еще, а, Сэмми. — Дин делает к брату шаг и нависает над ним.
— Тридцать два. — Сэм спокойно смотрит на брата и невпопад спрашивает:
— Ты когда-нибудь был где-то, кроме Штатов?
Дин молчит и ждет продолжения — брат всегда был любителем попиздеть, как баба в койке, но Сэм молчит, допивает пиво и роется в холодильнике. Дин не выдерживает и спрашивает, ломая привычный сценарий:
— Че тебе надо, Сэмми? Я думал, мы уже давно все выяснили.
— Мы делаем одно дело, Дин. До сих пор. Мотивы только разные.
В Дина летит еще одна бутылка пива — он перехватывает, но пальцы скользят по влажному от конденсата стеклу, и пиво летит на пол. Дин уже ждет звона и брызг пива на джинсах, но ничего не происходит — Сэм перехватывает бутылку у самого пола. Дин моргает и смотрит на брата:
— Тебя, блять, паук укусил?
— Почти, — кивает Сэм. — Я, если ты помнишь, после того эпичного провала с наручниками еще год за тобой таскался. — Он вглядывается в Дина:
— Тебе, видно, похрен, но я расскажу. Или свали.
Дин остается стоять на месте.
— Значит интересно, — делает вывод Сэм и продолжает. — Таскался и пил. Херней страдал, одним словом.
Хотел тебя обратно, или к тебе, чтоб все по-старому, или по-новому… Не знаю, чего хотел. Чего-то. Идиотизм и утопия, но… А потом напоролся на чувака в дебильной красной шляпе. Весь такой на стиле, в перчатках белых. Причем напоролся, — Сэм хмыкает — так, как Сэм тридцатилетней давности никогда не ухмылялся — во весь рот. — Напоролся на его супер пушку. Во-от такая дырка была. — Сэм разводит руки, показывая масштаб.
Прикинь, в Луизиане, я посреди вот такого же паршивого номера с дырой в груди и телка, осыпающаяся пеплом. Но это было последним, до чего мне было дело.
Сэм умолкает. Серый кисель сменяется тяжелым сине-черным — в этом штате быстро темнеет.
Дин чувствует, как тьма густеет, тянется, словно смола.
Убить, ты же так хотел убить его.
— Что, прибить меня хочешь? — Сэм чувствует его, как самого себя. — Нет, приятель, сегодня я твоя Шахеризада. Усек?
Дин лыбится, обнажая зубы, но молчит.
— Значит, что там? Дыра, да. Ну и парень в красном решил, что мне уже все равно. Голоден был, да, этого не отнять. Ну и… — Сэм трет шею, и Дин, кажется, знает, что тот скажет. Сэм замечает его взгляд:
— Стандартно, да?
— Весьма, — кивает Дин.
— Да уж. Однако я его разочаровал. Я всегда всех разочаровываю, — притворно тяжело вздыхает Сэм.
— Не стал упырем?
— О, да ты еще что-то помнишь про вампиров? — Сэм тихо смеется — легко и совершенно беззлобно. — Не стал. Обратился. Мы с тобой заебали всех от Рая до Ада, правда? Всё у нас не по-людски…
— А чел в шляпе…
— Алукард? Ну он сказал, что я — это интересно.
— Дракула?
Сэм снимает очки, аккуратно кладет их на стол и подходит к Дину. Тот смотрит на него — радужка отливает винно-красным. — В шарадах ты силен, братец. Я только через месяц допер.
— Ты меня в ваш сраный Хеллсинг решил позвать? — кривится Дин. — К бриташкам?
— Нет, решил по старой памяти попортить тебе жизнь! — огрызается Сэм и тут же добавляет: — Никакого Хеллсинга. Я там десять лет оттарабанил за спасибо и пакет с донорской херней. Алукард был в настроении и предложил мне своей крови. Я не такой дебил, как некоторые белобрысые дамочки. И вот…
Дин ничего не знает, да и знать не хочет, про блондинок-идиоток, но суть улавливает:
— То есть ты теперь неприкаянный, да?
— Типа того. — кивает Сэм. — И если уж на то пошло… Ты бы хотел посмотреть на Колизей? В Риме упыри — надо бы проверить.
Глава 2 Рим
Автор — красное и черное
Рим поражает величием и упадком, Рим словно Колизей, который, черт возьми, и есть его символ. Сэм уже привычно морщится — надо же, два дня прошло, а Дин уже привык.
— Свет, — кидает Сэм.
— Ты странная зверушка, парень. — Дин улыбается, и на миг его глаза темнеют.
Сэм смеется — теперь так редко, и Дину даже жаль — хороший смех. Искренний, что ли.
Сэм прижимается к брату — толпа обтекает их, словно прокаженных — хотя, по сути, так оно и есть.
— Даже стюардессы шугаются, — ухмыльнулся Сэм — громко, на весь салон — и девушка в синей форме выронила стаканчик с соком.
Рим прекрасен и отвратителен — в ближайшей забегаловке Сэм морщится, глядя на выбор брата:
— Чёрный бургер?
— Заткнись.
— Black as your soul, — улыбается уголками губ Сэм.
Дин только дергает головой — заебал, ну — но молчит.
— Да-да, это у меня диета, — Сэм делано виновато опускает голову. — Как в старые времена, да, братец Кролик?
Дин молчит, не отвечая привычным «Братец Лис», но Сэму, судя по всему, пофиг. А вот девчонка, которая пьет латте за соседним столиком — не пофиг, нет. Сэм встает и идет к кассе. Тирамису ей решил прикупить, что ли?
— Прощай, милая, — шепчет Дин и кусает бургер — тот истекает красным мясным соком — и это символично, в самом деле.
Дин вытирает пальцы о салфетку и пишет брату скупую СМС:
«На 30 лет не съёбывай».
«Домой в девять вечера», — получает в ответ. И дебильный смайлик в конце. С клыками.
Глава 3 Румыния
Автор — красное и черное
Румыния пахнет овечьим сыром и овечьей шерстью. Везде и всюду, даже в цивилизованной и вылизанной до лоска Трансильвании.
— Замок Бран. — Сэм машет рукой вперед, указывая на высокие остроконечные башенки. — Красиво, да?
— Охуеть, ну. — Дин пялится на унылые серо-красные строения. — Такое ощущение, что здесь офигенно большой завод по производству черепицы.
— Да иди ты. — Сэм снимает очки и трет переносицу. — Здесь типа Дракула ночевал, вся херня. Аутентично.
— Твоя малая родина, типа того? — подначивает Дин, но брат не отвечает — завороженно пялится на замок.
В Румынии Сэма впервые накрывает — да так, что ни один ебаный доктор не поможет. О’кей, Гугл, как лечить сверхъестественные болезни?
Сэму хреново — он и не скрывает, второй день не вылезая из их тесного, пропахшего пылью номера. Дин смотрит на заострившиеся братовы скулы и подрагивающие пальцы.
— Было так? — Не то чтобы интересно, но Рим и Румыния — это вам не опостылевшие США, а проводник возьми да сдохни. Хреново получится.
— Было так, и было хуже. — У Сэма зуб на зуб не попадает.
— Туристика тебе раздобыть? — ухмыляется Дин и вопросительно изгибает бровь. — Или местного пастуха? Который сыром провонял.
Сэм закашливается и окончательно бледнеет. Дин смеется и продолжает:
— Хочешь меня? Будем как в бульварном романчике.
— Иди ты в жопу, — сипит Сэм, но мажет голодным взглядом по Диновой шее. Тот перехватывает взгляд и смеется, запрокинув голову и обнажив горло:
— Так вот в чем дело, крошка Сэмми. Кровавый инцест, да? «Игры престолов» насмотрелся? Хотя тебе и в старые времена эта дрянь помогала.
— Дебил, она двадцать лет назад закончилась. Олдскул. — Сэм молчит с минуту, а потом неуверенно говорит:
— Тебя ведь даже не укусить нормально, заживает, как на собаке.
— Ну ты же всю жизнь был пиявкой, вдруг и сейчас получится, — подначивает Дин и провокационно наклоняет голову набок. Сэм выдыхает и моментально оказывается рядом.
— Elixir vitae, — шепчет он и прижимается к братовой шее.
Дин чувствует мимолетную боль — серьезно, как пиявка. Он вдруг вспоминает, как сорок с лишним лет назад к ним присосалось несколько таких, пока они искали шизанутого духа на болотах Манчак. У Сэма еще долго кровоточили их укусы.
Сэмова ладонь ложится Дину на затылок, и он зарывается пальцами в короткие волосы, заставляя Дина сильнее запрокинуть голову.
Действительно, как в романчике.
Приятного аппетита, братец.
Интерлюдия Фокусы
Автор — Edna
Дин спит, потому что может, а не потому что надо. В бытности демоном есть свои безусловные плюсы. Исключительная выносливость в их числе. Однажды он не спал четыре года кряду, но это совсем другая история. Сейчас он спит, чтобы скоротать время, которого слишком много, и демонский сон — не то, что человеческий: никаких ангелочков в латексных юбках, никаких чертовок на семидюймовых шпильках, выплясывающих под «Cherry pie» — только темнота и движение в ней. Иногда ему кажется, что он падает, иногда — что взлетает, иногда, как сейчас — что скользит зигзагообразно сквозь черноту, густую, словно сироп. В этом нет никакого отдыха: Дин не устает. Дин не может остановиться ни на секунду, даже во сне. Движение — это вечность, а вечность — это он. Так уж вышло — дьявольское стечение обстоятельств.
Поэтому, когда привычная темнота становится красной, Дин удивляется. Немного. Самую малость. Кажется, назревает развлечение. Он раскрывает глаза, и мотельная комната — почему они до сих пор останавливаются в мотелях, хотя могут позволить себе самые дорогие отели? — тоже красная. Он встает с кровати, которая оплывает, словно восковая, собираясь в новую фигуру непонятной формы.
— Дин.
Он усмехается, узнавая голос. У стен появляются рты — множество ртов — и все они одновременно произносят одно-единственное.
— Дин.
Комната переворачивается. Он расхаживает по потолку, истекающему вязким красным, наступает на глаза, глядящие на него снизу вверх и расползающиеся на ресницах будто сороконожки. Чертовски забавно, думает он, наблюдая за иррациональными искривлениями комнаты, за ее превращением. Из стен появляются лапы. Из стен появляются крылья. Из стен появляются птицы. Странные, безглазые, они смотрят на него красными перьями, в которых невозможно черные зрачки. Птицы снимаются с места — или место снимается с птиц — и они кружат, хлопая крыльями, образуя идеальную спираль.
— Дин.
Дин. Дин. Дин.
Он почти что впечатлен. Ему почти что становится не по себе. Но этого не достаточно. Он протягивает руку, раскрытой ладонью вверх, и медленно загибает пальцы, словно ведя подсчет. Или отсчет. Птицы падают замертво, и зрачки в перьях мутнеют.
— Хватит, — говорит Дин, и темнота расходится от него волнами, смывая красный, насекомоподобные глаза и рты. Смывая все.
На что ты надеялся, братец?
Дин просыпается по-настоящему: стоит посреди комнаты, и она неизменно-убогая. Ни одна лампочка не горит — все спеклись. Сэм, сгорбившись, сидит на полу, у изножья кровати, и не поднимает головы, когда Дин подходит.
— Вздумал в голову ко мне влезть? — ухмыляясь, спрашивает он и толкает братовы ноги. — И как? Понравилось?
— Ты такой тяжелый, — невпопад шепчет Сэм. Голос слабый — потерялся в темноте, однозначно. — Как ты таскаешь ее?
Дин неопределенно хмыкает.
— Хорошо, что ты типа бессмертный теперь, а то бы сдох. — Он присаживается на корточки и берет Сэма за подбородок. — Твой создатель мог бы поиграть со мной, но не ты,
Сэмми. Мои фокусы сломали тебе хребет, а я даже не напрягался. Подумай над этим, прежде чем снова захочешь узнать, что у меня внутри. — Дин подносит запястье к братовым губам. — Пей.
Сэм прокусывает кожу, жадно глотая выступившую горячую кровь. Кости медленно срастаются. Дин думает, что, в общем-то, птицы были милыми.
Глава 4 Краков
Автор — красное и черное
— Дракон? Нет, серьезно. Дракон?
— Да.
— Сэмми, ты охуел? Он уже сдох.
— Кровяная колбаса, чувак! Тебе понравится в Польше.
— Ага, и суп из гусиной крови для тебя, я погуглил.
— ...
— Что такое, братец?
— Вспомнил свиную отбивную в пепельнице…
— Какие мы нежные, ну.
— А еще те ебаные тако «от Мачетэ». На кой мы ваще в Мексику тогда поперлись? Три дня блевали.
— На чупакабру охотились. Нихрена ты не помнишь, Джон Сноу!
— Ты застрял в две тысячи семнадцатом, чел, ты в курсе? Ходячие мертвецы и айфон X.
— Тему-то не меняй, сам предложил. Краков и суп… Э-э-э, то есть дракон. Да, братоубийство, вся фигня.* Смотрю, билеты уже заказал.
*Имеется в виду легенда о Вавельском драконе.
Глава 5 Вена
Автор — красное и черное
Ноябрь в Вене встречает их холодом и дождем. Сэм прячет руки в карманы и зябко поводит плечами, на что Дин хмыкает.
— Привычки неискоренимы, — Сэм достает мятую пачку, прикуривает две сигареты и протягивает одну Дину. Тот перехватывает и вдыхает терпкий дым. Мимо них быстрым шагом идет миниатюрная блондинка в не по погоде легком плаще и неожиданно запинается, заваливаясь на Сэма. Тот ловко ловит ее за запястье и не дает врезаться коленками в асфальт. Она поднимается, неловко бормочет что-то по-немецки, на что Сэм улыбается и качает головой.
Он держит ее за руку на несколько мгновений больше необходимого, но потом отпускает. Она произносит еще несколько слов, испуганно глядя на брата, и срывается с места. Дин успевает заметить, как Сэм мимолетом гладит ее по волосам.
— Цыпочек роняешь? Как по мне, так худовата.
И спрашивает:
— Тебя не ждать сегодня? — Если уж Сэм запал, то все. У девочки будет лучшая ночь в ее жизни. И последняя.
— Какой же ты… — разочарованно выдыхает Сэм. — Пусть идет, танцует.
Дин непонимающе смотрит на брата и тот поясняет, закатив глаза, как в древнем меме:
— Она дебютантка. Открывает Венский вальс. Такая каша в голове, я аж на миг потерялся. Ну ее, не хочу отупеть на пару дней.
Сэм достает еще сигареты, вновь прикуривает и спрашивает:
— Тебе не кажется, что нас пасут, братец?
Дин затягивается и кивает:
— Уже несколько дней. Думаешь, скоро мы встретим какого-нибудь местного Ван Хельсинга?
— Лучше бы его.
— А не лучше?
— Иногда люди совершенно нелогичны. Создают чудовищ для охоты на чудовищ.
— Видал таких?
— Видал, — коротко кивает Сэм. — Больше не хочу. Ладно, пошли, пожрем. Купим этот гребаный штрудель. В Вене мы, или где?
Глава 6 Прага
Автор — Edna
Город старый. Он был старым, когда они пришли сюда, и останется старым после них, даже если все вокруг окончательно застроят небоскребами в сотню этажей. Людей на планете не уменьшается, и Дин мысленно извиняется перед городом: он старается, честно, но всех не вырежешь.
Мосты через Влтаву, не замерзшую до сих пор, светятся огнями: раньше это были фонари, еще раньше — факелы, а сейчас — какая-то невозможная химическая смесь, которая не портит экологию и сберегает энергию. Все помешались на природе и экономии. Когда-нибудь планета прикончит сама себя, и он поглядит на это, и брат поглядит тоже. Они даже посмеются, может быть. Сэм такой спокойный стал — ни одной чертовой эмоции из него не выудить просто так. А он-то думал, будет весело, хотя братовы птицы пришлись ему по вкусу. Сэмми всегда был сладеньким малышом, независимо от смертности или вечности. Все равно мелкий, и теперь это не изменится никогда. Они застыли, а время обтекает их, как ручей камни.
— Нарушаешь законы средь бела дня? — Сэм кивает на стакан с пивом у Дина в руке. — Распитие алкоголя на улице запретили, еще когда я был человеком. И ты был.
Дин хмыкает. Вода реки искрится от огней. Какой-то святой, забытый всеми, с отбитым или стесанным ветром лицом, опустив голову, смотрит на них и, наверное, думает, что хорошо, что он умер задолго до того, как нечестивые стали бродить по этой старой земле.
— Сейчас ночь. И мне все равно. Законы — не для меня.
— Звучит, как строчка из неудачной песни. — Сэм опирается на высокий бортик моста. Локти нарушают слой снега, который припорошил темный камень. Зима почти в Праге, но они уедут, прежде чем она окончательно настанет. Немного грустно почему-то от этой мысли.
— Ты или я? — спрашивает Дин, допивает пиво и накрывает бокал ладонью. Черный туман вращается за тонким стеклом маленьким смерчем.
— Буря в стакане, да? — усмехается Сэм, понимая, что Дин поинтересовался из чистой вежливости. — Может, не сто́ит?
— Не люблю, когда за мной ходят.
— Это я хорошо усвоил, — слабо улыбается Сэм и делает жест рукой, мол, валяй.
Огни гаснут везде — это похоже на скачок напряжения. Восемнадцать мостов Праги исчезают. Фигуры святых, видавшие все от чумы до войны, тонут в темноте. Вода Влтавы становится матово-черной. Сэм слышит шаги брата, гулко отдающиеся в тишине, слышит чужое сердце, бьющиеся неистово: страшно, да, но не темноты надо бояться, а того, что в ней, чувак.
Ничему новых охотников не учат. Он слышал, что в Штатах даже школа для них открылась, но, видимо, все прогуливают уроки. Этот, по крайней мере, точно.
Все заканчивается быстро, и Сэм удивлен, на самом деле. Чужое сердце молчит. Родное тоже. Прага вновь светла и сказочна, как в старых-недобрых историях братьев Гримм. Химические фонари медленно меняют цвет. Карлов мост то синтетически-синий, то истерически-фиолетовый, то травянисто-зеленый, но в конце концов свет останавливается на нейтрально-желтом, как в старые времена: явно Диновы старания.
— Даже играть не стал? — спрашивает Сэм без особого интереса. Буря в стакане успокаивается: туман оседает и развеивается.
— Салага, — отвечает Дин и вытирает клинок о снег, оставляя красную полосу. — Даже не заметил меня. С такими играть — только время тратить.
— Времени у нас достаточно, — замечает Сэм, стряхивая кровавую дорожку с бортика. Дин наблюдает за этим с ухмылкой, а потом достает из внутреннего кармана фляжку и выливает содержимое в пустой стакан.
— Угощаю, — говорит он. — Кажется, закона, запрещающего распитие крови двадцатидевятилетней выдержки посреди ночи и моста, еще не придумали.
— Уж не забота ли это? — смеется Сэм, но к крови не притрагивается. — Где мальчишка, Дин?
Тот глядит исподлобья и плотоядно скалится. Сэма передергивает от отвращения: никто никогда не найдет мальчишку, потому что не осталось того, что можно искать. Фокусы брата намного более страшные, чем его. Навыки брата намного более практичные, чем его.
— Ну-ну, Сэмми, не делай такое лицо.
— Какое?
— Будто жалеешь, что пошел со мной.
Сэм молчит. Дин разворачивается и идет прочь.
Стакан с кровью остается стоять на бортике Карлова моста.
Глава 7 Люксембург
Автор — красное и черное
В Люксембурге Сэм засыпает — просто откидывает голову на спинку широкого дивана и отключается. Дин садится на корточки и всматривается в бледное лицо брата — глаза закрыты, но ресницы дрожат, а длинные пальцы сжимают вычурную зеленую с золотом обивку: наконец-то пятизвездочный люкс.
Дин только ухмыльнулся, глядя, как Сэм, словно огромный кошак, развалился на своей кровати. Безлимитная горячая вода и такой же безлимитный мини-бар. Огромные, чистые до кристальной прозрачности окна. Халаты и тапочки.
— Нотр-Дам, Дин!
— Это где Эсмеральду замочили? — делано равнодушно отвечает он.
— Иди ты… — беззлобно фыркает Сэм. — Поехали, что-ли.
Кровь каплями ползет по лицу брата, рассекая его на части: белое и красное. Дин хмыкает: что же тебе снится? Джессика? Клетка? Или Британия?
Красный пачкает Сэмову шею и ворот рубашки — брат коротко всхлипывает и просыпается — взгляд расфокусирован: Сэм все еще не здесь. Наконец он смотрит на Дина и трет глаза — пальцы замарываются кровью. Дин ждет обвинений — нет, братец, не мог разбудить.
Не хотел.
Сэм лишь коротко выдыхает, поднимается — словно обтекая брата — Дин слышит шум воды.
Сэм выходит из ванной: волосы влажные, вода капает на рубашку, разбавляя кровь и окрашивая ткань причудливыми алыми разводами.
— Ты. — Голос у брата хриплый. Дин непонимающе встряхивает головой.
— Ты, — повторяет Сэм. Дин слышит хлопок двери.
— Проветрись, братец, — смеется Дин и заваливается на диван, открывая пиво.
Мы уже совсем не те. Смирись.
1 — Девиз Люксембурга
И да, пожалуй, стоит напомнить, что во вселенной Hellsing вампиры плачут кровавыми слезами.
Глава 8Стокгольм
Автор — красное и черное
В Стокгольме серо и влажно, снег вперемешку с дождем засыпает мостовые. Сэм снимает очки и смотрит в низкое небо.
— Выходи-выходи, где бы ты ни была. — Слова сами слетают с губ и тонут в шуме машин. Он на мосту святого Эрика, стоит в пешеходной зоне. — Выходи…
Воздух темнеет, густеет и черной смолой липнет к Сэму, внезапно придавливая и заставляя упасть на одно колено.
Сука!
«Это тебе за идиотку», — звучит в его голове бесполый шепот.
— Пошла вон! — рявкает Сэм и поднимается, складывая пальцы в сложном пассе — тьма рассеивается, и он тонет в сером нигде. Мост исчезает, серый цвет поглощает людей и машины, скрадывает все звуки. Стокгольм накрывает Тень. Сэм усмехается и проводит по лбу — пальцы влажны и красны.
— У тебя лэвел ап, Виктория?
Она подходит к нему: короткая куртка и простые джинсы, растрепанные волосы. Ничего не меняется.
— Решила поздороваться.
— Как-то нихрена не вежливо, не находишь? — хмыкает Сэм, но тут же прищуривается:
— Зачем ты здесь?
— Налаживаем связи с Европой, — отмахивается она. — Скука, в самом деле.
— В Чехии тоже?
— Хозяин просил приглядывать за тобой. — Она говорит это, как нечто само-собой разумеющееся.
— Хозяин, — тянет Сэм и кривится, как от зубной боли. — Да ты ходячий стокгольмский синдром, крошка Серас.
Виктория подается к Сэму и шепчет:
— А ты? Твой брат десять лет был палачом, а ты жертвой сколько? Сто восемьдесят? И у кого же из нас не все в порядке с головой?
— Зря ты это сказала. — На плечо Сэма ложится тяжелая ладонь. Дин. — Не люблю, когда дамочки много болтают.
— Она не при чем. — Ладонь давит сильнее, и Сэм шипит сквозь зубы — позвоночник взрывается фантомной болью. — Алукард. Ему теперь мою биографию писать впору.
Беги отсюда, маленькая глупая Дракулина.
Виктория, кажется, понимает и отступает на шаг.
— Я представляла твоего брата иначе. — И растворяется в сером мареве.
— Какие у тебя невежливые приятели. Даже не попрощалась. — Дин убирает руку с братова плеча.
Тень падает — Сэм слышит звон, будто разбилось тонкое стекло. Они посреди моста святого Эрика, в гуще людей.
— Досуха тебя выпил, да? — Дин, уперевшись руками в перила, смотрит на свинцово-серую воду.
— Да, — пожимает плечами Сэм. — Какая уже нахрен разница? А потрепаться он всегда был любитель.
— Стокгольмский синдром, значит?
— С каких это пор тебя волнует чужое мнение? — зло рыкает Сэм и поворачивается. — Пойдем отсюда.
Дин ухмыляется и идет за братом, насвистывая какую-то легкомысленную мелодию. Клинок Каина привычно оттягивает куртку.
Глава 9 Кельн
Автор — красное и черное
За окнами дождь — Дин слышит, как капли тяжело ударяют по черепице. Узкий коридор расцвечен кровью: его, брата — особенно брата — и восьмерых охотников.
Сэм на коленях, буквально в нескольких футах от него, пронзенный десятком клинков — с лезвий медленно капает кровь, образуя лужицы крохотных красных зеркал, а стены из дорогих дубовых панелей усеяны пришпиленными к ним листами из Евангелия.
Сэм хрипит, а двое оставшихся в живых — первый, что только что с тихим звоном выплюнул пули, которые Дин всадил в него: целую обойму — все же регенераторы — не самое прекрасное, что Дин видел в жизни и второй, с длинными клинками, так похожими на те, что Дин ненавидел когда-то, отрезают выходы. Сэм хрипит, даже не пытаясь вытащить лезвия — ладони дымятся — освященные.
— Нечисть не ходит по землям Иезуитов, — на хорошем английском четко выговаривает Регенератор — голос тих, но Дин слышит каждое слово.
— Я думал, вы уже вымерли к чертям собачьим.
Шею прошивает болью — пуля проходит навылет, и это черт, неприятно.
— Вы меня заебали… — Дин разворачивается к стрелявшему — клинок привычно ложится в руку.
Охотник делает шаг вперед и начинает читать — нараспев, протяжно — Дин никогда не слышал подобного, но догадывается — Иерихонский. Чтоб вам, сукам, пусто было.
Внезапно коридор освещает яркое пламя — листы на стенах вспыхивают, бумага обугливается и рассыпается, жирным пеплом летит на пол, но Дин все равно не может сделать и шага.
«Смотри — вдруг слышит он — и в голосе сквозит предвкушение, — смотри, Дин Винчестер. Дай брату повеселиться».
Охотники недоуменно переглядываются, но Дин чувствует повисший в воздухе запах страха. Правильно. Наконец-то. Второй, с клинками, шагает к Сэму и замахивается:
— Такая шваль, как вы, не должна…
— Поболтать, смотрю, любишь? — сипит брат и ухмыляется. Так, что Дину все становится понятно.
Сэм заводит руку за спину и вытаскивает клинок из горла — тот выскальзывает с тихим чавканьем. Сэм поднимается, низко опустив голову — волосы занавешивают лицо, очки бликуют в сгустившихся сумерках.
«Смотри…»
Стены оплывают, словно свеча, красный струится по полу, перемежаясь с расползающимся, словно тушь, черным, деформируется, истаивает, чтобы вновь вернуться и волной лизнуть Диновы ботинки.
Сэм поднимает голову — на лице видна лишь перекошенная улыбка. Он вытягивает руку — кисти нет — лишь клубящийся черный дым. Взмах — парень с клинками дико кричит, и его кровь идеально дополняет багровый интерьер. Сэм усмехается — вторая рука рассыпается ворохом безглазых алых птиц — они налетают на тело — Дин не видит, но слышит хищный клёкот.
Железные клювы.
«Сделай мне железные крылья, железный клюв и железные лапы».
Сэм делает шаг — птицы, закручиваясь в спираль, устремляются к нему, и вся стая пронзает его грудь — насквозь. Сэм сглатывает и смотрит на брата:
— Дин.
Стены полыхают, и клинки рассыпаются в пыль по щелчку братовых пальцев. Сэм расползается на клочки, растворяется, обращается темнотой — не такой как Дин — более легкой и быстрой, стремительной. Охотника за спиной Дина прошивает насквозь — в шею — и он вспыхивает снопом искр.
Он слышит тихий смех, когда фонтан алой артериальной крови окатывает его. Дин стирает брызги и разворачивается — брата мелко трясет, и лишь через мгновение Дин понимает, что тот смеется.
— Сэм.
— Н… ненавижу Кёльн… — Сэм опять хохочет, и Дин залепляет ему пощечину — такую, что брат валится на пол. Он затихает, молча поднимается и скидывает залитую кровью парку.
— Спасибо.
— Обращайся.
Алукард идет сквозь залу Кельнского собора, задерживается на мгновение возле чаши со святой водой, опускает в нее пальцы — та окрашивается в красный — и улыбается.*
* Отсылочка к фильму "Адвокат Дьявола". Аль Пачино знает толк в шутках.
Глава 10 Брюгге
Автор — Edna
Вечер, как и он, тихо прогуливается по узким улицам, словно турист, коих тут предостаточно. Город живописный и тесный, хоть и разросся до пятисот тысяч. Устаревшие картонные открытки еще продаются в магазинчиках как отголоски: раньше люди писали на бумаге, раньше люди отправляли друг другу воспоминания, раньше люди старались сохранить моменты в осязаемых вещах. Сэм, отдав уйму денег, покупает одну — каналы Брюгге зимним вечером: окна домов с крышами со шпилями и замысловатыми башенками светятся тепло-желтым и отражаются в воде; лодочка покачивается и ударяется носом о заиндевевшую стену. Красиво и спокойно.
Сэм идет дальше, и город в точности повторяет открытку. Здесь совершенно нечего делать — только бродить и вдыхать стылое прошлое, замершее в старом центре. Дин посчитал, что будет забавно залечь тут на дно, как в том фильме, а Сэм не стал перечить: Кельн его вымотал — Кельн вымотал их обоих, кажется.
Луна показывается на небе, бледная и кособокая, но все равно прекрасная. В последнее время Сэм все чаще задумывается, что любит только ее — ту, что никогда его не покинет. Когда-то он мог любить чуть больше и чуть сильнее: у него было горячее сердце, а сейчас — кусочек льда. Сэм вздыхает. Изо рта не вырывается ничего. Он как хрустальный кувшин, по которому ударили палочкой: звенит и приходится постоянно доливать, чтобы прекратить этот несносный звон. Дин бы посмеялся.
Девушка впереди одна. Невысокие каблуки ботинок стучат по брусчатке в такт сердцу, которое еще живо. Сэм облизывает губы — глупая привычка, от нервов или предвкушения, наверное.
— Тебе не страшно. Тут никого нет. Ты просто идешь домой, но нужно забежать за вином к ужину. Придет Итан. Ему обязательно понравится твое новое платье.
Девушка, мимолетно улыбнувшись, сворачивает в переулок, заканчивающийся тупиком. Сэм следует за ней.
— Тебе не страшно. Ты давно меня знаешь. Ты доверяешь мне.
— О, привет, — говорит она без опаски и глядит снизу вверх. — Я и забыла, какой ты высокий.
— Красивый шарф. Можно?
— Конечно. — Девушка обнажает шею, длинную, усыпанную родинками. Артерия бьется спокойно. Сэм смотрит и слышит нестерпимый звон чужой жизни.
— Красивая ночь сегодня.
Девушка вскидывает голову, чтобы взглянуть на мертвенно-белое тело луны, висящее точно над ними. Сэм пронзает зубами тонкую кожу, легко приподнимая девушку и прижимая ее к себе, словно ребенка.
— Тебе не страшно. Ты просто хочешь спать. Ты устала, был тяжелый день. Я отнесу тебя домой. Я твой дом. Ты дома.
Девушка вздыхает с облегчением. Ослабшие пальцы выпускают шарф, а глаза стекленеют, навсегда застывая с луной в черной воде зрачка. Сэм пьет — и обоюдный звон делается тише. Она больше не звучит, и он не звучит тоже, наполненный до краев. Сэм вспарывает ей горло, чтобы скрыть следы укуса, и забирает телефон и кошелек — потом выкинет в какой-нибудь из каналов. Ограбления до сих пор отнимают столько жизней, какая жалость.
Сэм думает, что он совсем не оригинален и даже сентиментален в каком-то роде. Сэм достает открытку и ручку, записывая на обороте:
Дин не спрашивает, что за закрытый ящик он с собой постоянно таскает, когда они переезжают с места на место, а Сэм не собирается рассказывать. Его память длинна, как список кораблей, и сегодня к ней добавится еще одно имя.
Интерлюдия Вереск в тумане
Автор — Edna
Пустоши бесконечны. Ему нравится бродить здесь в одиночестве именно утром, когда небо того же цвета, что и туман, который стелется у ног, словно пес, давно ждавший хозяина. Он чувствует себя среди холмов, поросших низким лиловатым вереском, как дома, хотя родился, взрослел и умер далеко отсюда, за пределами Большой Воды. Большая Вода ежегодно отъедает у материка несколько дюймов — прожорливая, никак не может набить свое брюхо, в котором и так уже плещутся потерянные корабли, погибшие города, люди, ушедшие и навернувшиеся. Когда-нибудь исчезнут и верещатники, и негде будет бродить ему, не боясь забрать лишнее, потому что он слишком огромный — ничто не вмещает его, кроме собственного тела, в которое он запечатан шрамом на предплечье. Большой Воде бы не понравилось, если бы ее запихнули в бутылку. Он тоже не в восторге, но смирился, если к нему вообще применимо такое понятие, как «смирение». Если к нему применимы хоть какие-то понятия.
Сэм со своими птицами, красным, ломающим пространство, телекинезом и телепатией думает, наверняка, что сравнялся с ним, в кои-то веки достиг его, встал рядом, что они — равносильные партнеры, непревзойденные убийцы, единокровные братья, но как всегда упускает суть из виду. Клинок, на который Сэм косится с настороженностью каждый раз, когда он вертит его в руках играючи — всего лишь старая-престарая кость, не дающая больше никакой мощи. Он давно перерос необходимость подпитываться от чего-то и даже от кого-то. Он давно перерос все, что можно было перерасти, до той степени, что сжался до себя изначального — это как коллапс звезды, вырождение из одного существования в другое, которое невозможно понять, пока не увидишь, а если увидишь, то прекратишься. Причинно-следственные связи, всего-навсего. Какие-то иные связи, может быть.
Если он скажет, что повсюду, Сэм ответит, что нельзя оказаться в двух местах одновременно, потому что это противоречит стотысячной теории, созданной людьми. Если он скажет, что не существует, Сэм ответит, что они будут существовать вечно, поскольку выпали из концепции времени в странное n-мерное пространство: неизвестно, что откладывать по осям координат. Сэм, естественно, будет прав в каждом случае. Сэм, естественно, ошибется.
Все оси — это смерть.
Все оси — это он.
Черный туман расползается по холмам. Черный туман висит в воздухе. Вереск увядает. Птицы падают вниз, потерявшись во тьме. Утро меркнет и не возвращается.
Местные говорят, что Человек-из-Темноты вновь пришел, и крестятся, сжимая в ладонях распятия. Ни один дом не был построен здесь за тридцать лет, потому что и бетон, и камень, и все разрушается, стоит туману спуститься на верещатники.
Дин смеется.
Большая Вода грызет высокие берега.
Глава 11Сарагоса
Автор — красное и черное
Они берут машину напрокат и едут по трассе Z-30. Дину хочется веселья и откровенного мажорства — он выбирает кабриолет — тебе же не напечет макушку братец. Сэм кивает — в марте явно не напечет, учитывая, что в Испании повсюду сыро и еле тепло.
Чувак из автопроката подозрительно косится на их фальшивые права — и вообще, почему бы вам не выбрать Опель — но кабриолет так кабриолет. Неизменная классика.
Сэм ломается в Сарагосе. Да так, что пару мгновений кажется, что не собрать.
Город, по меркам Штатов небольшой — но их с братом закручивает в водоворот тел, лиц и смеха. Сарагоса кажется бесконечной. Девушки — истинные испанки, черноволосые, смуглые, с острыми скулами — кидают на них совершенно недвусмысленные взгляды. Дин щедро улыбается в ответ — у него давно не было женщины, а такой красивой, как, например, эта, очень давно. Он подхватывает свою сегодняшнюю фею за талию и чувствует под ладонью хрупкие позвонки.Переломить бы тебе хребет, милая. Дин хрипло смеется и ведет девушку вглубь толпы. Сэм дергает уголком рта — повеселись, братец.
Сэм ломается в Сарагосе, в пыльном и узком переулке. Дин смотрит на сгорбленную фигуру — сколько раз ты рассыпался, а?
На руках брата, в руках брата хрупкое девичье тело. Не местная знойная красотка — европейка. Кудри цвета пшеницы падают на грязный асфальт.
— Сэм? — выходит вопросительно, хоть Дин и не думал спрашивать, обвинять или одергивать.
Сэм поднимает голову и смотрит на брата:
— Ди…
Дин подходит и опускается на колени:
— Ну, у тебя все по Фрейду, братец.
Сэм не отвечает на издевку, что само по себе уже не хорошо. Он опускает девчонку и вдруг прижимается к брату:
— Я не могу. — Сэм обнимает так, словно Дин — последний форпост. — Я больше не могу.
Дин лишь качает головой — глупый младший брат. Сэм беспомощно утыкается ему в ключицу, и Дин чувствует потерю. Острое, жалящее чувство.
— Да ты ловкач. — Дин смотрит на первый клинок, который брат прижимает острием к груди.
— Дин… — звучит, словно музыка, ей богу, — Дин.
Сэм прижимает лезвие к груди и давит — Дин слышит хруст ребер. Клинок врезается в плоть, ломает кости и достает до сердца. Сэм тихо охает и так по-человечески зажмуривается. Тишина накрывает их — словно вакуумом давит на перепонки.
— Почему? — шепот вспарывает воздух. — Почему?..
— Без хозяина это просто древняя ослиная челюсть. — Дин смотрит на Сэма, на клинок, перехватывает эфес и вытягивает костяное лезвие из братовой груди.
— Сам, братец, — Дин смеется. — Без меня, ну. Только так.
Вердикт вынесен. Сэм опускает голову, и молчит.
— Пошли! — не глядя, бросает Дин, зная, что Сэм поднимется.
Всегда поднимался, упрямый стервец.
Сарагоса ждет их.
Глава 12Куба
Автор — Edna
Ни одному из них тут не нравится — слишком солнечно для Сэма, клаустрофобично-тесно для Дина, который даже не улыбнулся, пока они охотились на перевертыша, из-за которого, собственно, и прилетели на остров. Именно прилетели — купили билеты на самолет, зарегистрировали багаж, который Сэмовыми стараниями не стали досматривать: в этом шестифутовом ящике нет ничего интересного, просто ящик, парень переезжает, перевозит всякий хлам. Дин весь восьмичасовой перелет смотрит в иллюминатор и пьет виски из биоразлагаемого стакана. Сэм не видит в этом прежней напряженности и нервности — скорее, скуку и раздраженность, вызванную ожиданием. Пару раз ему кажется, что в салоне становится темнее, словно лампы тускнеют, и люди начинают боязливо оглядываться, обеспокоенные и напуганные. Страх растет в них, но потом прекращается, внезапно и резко, — и это похоже на падение с края.
— Хочешь, чтобы у всех развилась аэрофобия?
— Нет.
— А чего ты хочешь?
— Чтоб ты заткнулся.
— Иногда я жалею, что не могу влезть к тебе в голову.
— Никогда не мог, Сэмми. — Дин приподнимает пустой стакан, когда мимо проходит стюардесса — молодая и симпатичная, но какая-то задумчивая и несчастная. Сэм осторожно хватает ее за запястье и улыбается мягко, не желая ее пугать еще больше. Дин безразлично просит повторить. — Еще порцию, мисс.
Стюардесса кивает и удаляется, плотно задергивая шторы в конце прохода. Сэм слышит, как она плачет, прикусив кулак, чтобы не выдать себя. Дин комкает стакан. Сэм думает, что рейс 1621 надолго запомнится всем.
Приземлившись в аэропорту Гаваны и выйдя на шумную и жаркую улицу, Дин первым делом раскрывает зонт.
— Это излишне, — говорит Сэм, глядя на оттягивающего ворот черной футболки брата, но, тем не менее, встает в тень. — Я не горю на солнце.
— Дождь, — сообщает Дин — и дождь действительно начинается в ту же секунду, проливной и острый: косые лезвия несутся с неба и вонзаются в бегущих в поисках укрытия людей. — Ненавижу.
Сэм не очень разбирает, о чем он: о ливне или о людях. Наверное, о том и о другом. Дин отдает ему зонт. Капли долбят по полотну. Капли над Дином летят вверх, не задевая его.
— Нам нужен номер. Пошли.
Сэм молча следует за ним. Они странная парочка — парень, одетый во все черное, будто на похороны, и парень в костюме тройке, в плаще поверх, словно здесь поздняя осень, а не душная восьмидесятиградусная весна.
Все, чем Дин удостаивает комнату, — это короткое презрительное «хм». Сэм аккуратно ставит ящик у стены, зонт — в подставку там же. Лужица воды натекает на пол.
— Скажи, у девчонки, Виктории или как ее, тоже есть?
— Что? — Сэм, задвигающий шторы, оборачивается. Дин глядит в упор, но не на него, а на тыльную сторону его ладони. Сэм давит в себе желание спрятать руку. — Есть, — отвечает он, — у всех особых солдат Организации есть.
— М-м. Но твоя испорчена. Чем тебя прижгли? Освященной сталью? Клянусь, ты вопил.
— Все было не так. — Сэм старается держаться спокойно: ему слишком много лет, чтобы выходить из себя, как подростку. — Печать уничтожается, когда освобождаешься.
— Не логичнее ли ее оставлять, когда выпускаешь зверя из клетки? Сколько у тебя было уровней ограничения?
— Три, — говорит Сэм, хотя надо бы спрашивать «Откуда ты знаешь?», наверное.
— А у Алукарда?
— У Хозя… — Сэм заминается и кривится. — У него не такая Печать. Я не могу сказать.
— Занимательно. Расстелить тебе постель, Сэмми?
— Не утруждайся. — Он укладывает ящик на пол, снимая крышку. Темный саркофаг внутри привычен — тяжел и крепок, ни вода, ни огонь не способны уничтожить его. Сэм сомневается, что правильно ложиться сейчас, когда брат явно не в духе, задумал что-то, может, даже убить его, но перелет был слишком долгий. День — не его время, а ночь не скоро.
Дин салютует ему, без ухмылки или смеха, словно отдает честь на похоронах солдата. Только звездно-полосатого флага и канонады не хватает. Сэм засыпает со странным чувством тревоги и непрощения.
Он в темноте. Она ледяная и горячая одновременно. Она движется непрерывно, медленно и быстро, вниз и вверх, вперед и назад. Она ударяется обо что-то и злится, лишенная возможности вырваться. Он идет — неизвестно куда — это тяжело, это словно пробираться сквозь многотысячную толпу. Он слышит воду, бесконечное количество воды где-то — повсюду, на самом деле. Он слышит, как ему говорят:
— Это ловушка. Ты меня запер.
Он отвечает:
— Нет.
Ему говорят:
— Почему тогда мне не уйти отсюда? Почему тогда мне больно? Ты меня запер. Это ловушка.
Он отвечает:
— Нет. Ты согласился пойти со мной. Ты знал.
Ему говорят:
— Тесно. Мне больно.
И все. Темнота продолжает двигаться, не зная покоя, не находя себе места, заключенная на крошечном клочке земли, который окружен океаном. Многотонной толщей соленой воды.
Крышка саркофага раскалывается надвое, поэтому Сэму можно не дожидаться, пока она сдвинется. Сэм вскакивает — ничего не видно. Ночь. Иррационально темная даже для него.
— Дин?
Стены идут трещинами — сухой треск штукатурки тому подтверждение.
— Прекрати это. Дин!
— Указываешь мне, маленький Сэмми? — Темнота смещается, и Сэма придавливает, как тогда, когда он вздумал влезть брату в голову. — Ты ощущаешь это? Давай наведи Тень, выпусти своих канареек. Посмотри на меня! Куда ни сунься везде вода…
Сэм падает, освобожденный, но комната оплывает: красный мешается с черным. Дин стоит в центре, и кожа его кровоточит, словно пробитая шрапнелью. Железные птицы кружатся над ним, вечно голодные, острыми когтями целящиеся в сердце. Сэм сжимает кулак, и они исчезают, распадаясь красными перьями, красными каплями, над Дином летящими вверх.
— Как давно это продолжается? — спрашивает Сэм тихо. Тень держится едва-едва, и то, потому что брат позволяет.
— С самолета.
— Соль. Я не подумал.
— Ты запер меня.
— Это Куба, Дин! Остров посреди сраного океана!
— Нет места. Слишком мал.
— Мы уйдем.
— Нет.
Тень рассыпается осколками. Сэм отшатывается, когда Дин повторяет «нет», но оказывается у него за спиной.
— Почему? — оглядывается он и держится настороже: что ожидать от темноты, разъедаемой солью, которая здесь повсюду: в воде, в воздухе — непонятно. Очень опасно. Ты ходишь по краю, Сэм Винчестер.
— Дело. — Дин, на вид совершенно нормальный, складывает руки на груди. — Хочу убить.
Мне нужно убить кого-нибудь, Сэмми. Иначе я убью всех до одного. Тесно.
Сэм кивает, соглашаясь, разрешая — черт разберет.
Перевертыш, парнишка небольшого ума, подписывает себе приговор, перекинувшись Дином. Сэм засовывает пистолет, который он взял по старой памяти, за пояс и просто наблюдает. Дин разочарован. Дин смотрит черными глянцевыми глазами на свою жертву, которая убила себя сама.
Парнишка смеется Диновыми губами. Парнишка кричит Диновыми губами. Парнишка просит о пощаде ими же. Фальшивое тело ломается: руки выгибаются под неправильными углами, ноги выворачивается, хребет повторяет кириллистическую букву «г». Дин подходит, и перевертыш, хрипя, отрывается от земли.
— Это память о ней. Это то, что я ощущаю. В тебе мало места. Тебя не достаточно для меня.
— Дин…
Тот поднимает руку — у Сэма отнимается голос. Перевертыш кричит и плачет.
— Больно, правда? — интересуется Дин, наклонив голову. — Почти что смерть, но лучше.
Дин моргает. Парнишка складывается, сжимаясь до ненормально малых размеров, и это самое жуткое, что Сэм видел за всю жизнь, да и за всю не-жизнь, на самом деле.
— Теперь все, — говорит Дин, проходя мимо. Сэм замечает крохотный надрез у него на скуле. Соль вездесуща.
— Что будет, если ты лишишься тела? — зачем-то спрашивает он.
— Вечность.
Они улетают первым рейсом, странная парочка — высший вампир и тьма, запертая Печатью с бесчисленным множеством уровней ограничения.
Глава 13Нью-Йорк
Автор — красное и черное
Большое Яблоко встречает их серостью аэропорта Кеннеди и метелью. Снег в марте сродни аномалии, но Сэм только усмехается: они с братом сами как ходячее отклонение, неудивительно, что природа бунтует. Они вновь в штатах — хватит непредсказуемой Европы и островов. Особенно островов.
Сэм дышит на незамерзшие пальцы — привычки ради и перехватывает насмешливый братов взгляд.
Скоро.
Его захлестывает волной противоречивых чувств — радость свободы и горечь неизбежной потери, как и тогда, двадцать лет назад, такой же тяжелой мглистой ночью, из тех, когда небо раскрашено грязно-красным.
— Ищешь дамочек топлесс?* — Смешок холодит кожу на затылке.
Неправильно, все неправильно.
— Хотя бы сегодня, — не оборачиваясь, шепчет Сэм — его услышат, вне всякого сомнения. Тьма слышит все. — Не будь таким мудаком.
Брат молчит — Сэм делает полшага назад, но напарывается лишь на пустоту. Центральный парк безлюден и холоден.
Сэм разворачивается и всматривается в кажущуюся бесконечной заснеженную аллею.
— Повеселись, братец, мы дома. — Фраза рассыпается, ударяясь о плотную завесу тишины, и осколками хрустит под Сэмовыми ботинками.
Он успевает сделать пару шагов, как со спины налетают, чуть ли не опрокидывая лицом в снег, и Сэм оказывается в кольце рук.
Дин. Кто же еще? Тьма бесшумна и безжалостна.
«Притворись, хотя бы сегодня притворись, что ты со мной, что я еще что-то значу для тебя. Пожалуйста.»
Сэм расслабляется и откидывает голову брату на плечо.
«Притворись, я прошу тебя…»
Дин крепче прижимает его к себе и низко смеется, уткнувшись Сэму в шею.
Сэм знает — это больнее и это издевка. Сэм знает — в брате не осталось ничего для него. Он закрывает глаза и выдыхает:
— Спасибо, Ди.
* В Нью-Йорке женщинам разрешено ходить топлесс.
Глава 14Бразилиа
Автор — Edna
— Что ты делал, когда оставил меня в покое?
Вопрос жесткий, как краюшка хлеба, которую Сэм крошит голубям. Парк в ретро-стиле — гравийные дорожки, низенькие фонтаны, скамейки, деревья — воплощенное прошлое, в котором они росли когда-то. Сэм поражается Диновому умению выискивать такие места в беспросветных сотнеэтажных мегаполисах, вроде Бразилиа, где лишь бетон, неон и бесчисленные люди. И жара, куда же без нее.
Дин, загорелый, белозубый, черноглазый, сменивший привычные темные шмотки на легкий светлый лен, вальяжно разваливается на скамейке и смотрит на солнце без очков, подставляется ему, мол, давай попробуй спалить меня, давай поиграем, мне скучно. Скука разливается душной плавленой волной, тянется и тянется, как патока, как разогретая руда. Дин перемещается сюда из Нью-Йорка — раз и нет, поминай, как звали. Океан далеко, чтобы остановить его. Пресная вода Параноа — просто вода.
У Сэма уходит неделя, чтобы найти его: Дин не подсказывает, не усыпает свой путь трупами, как когда-то — кажется, все дни сидит в парке, глазея на великолепных, крутобедрых бразильянок. Солнце вместо смерти дарит ему поцелуй — Дин бронзовеет, делаясь красивым до чертиков, словно на каникулах давным-давно, в шестнадцать, в восемнадцать и в девятнадцать — тогда они кантовались в южных штатах, пока отец решал свои никому не нужные дела. Девчонки в маленьких городках из кожи вон лезли, чтобы заезжий красавчик обратил на них внимание. Дин смеялся и был абсолютно доволен, словно кот, рядом с которым поставили аквариум — запускай лапу и лови любую.
Сэм помнит, как будто это было вчера. Дин, наверное, нет. Сэм не может представить, на сколько брат теперь старше, чем он: время Ада почти такое же тягучее, как скука. Время Ада искажено чужой памятью, вытекшей из расколотых голов. Из ямы размером с могилу их непонимание друг друга превращается в пропасть, непостижимо глубокую и широкую, и вечность, в которой они замерли, только сглаживает острые края, но разводит по разные стороны.
— Что ты делал, когда оставил меня в покое? — повторяет Дин, не поворачиваясь к Сэму, сидящему на другом конце скамьи, в тени огромного фернамбукового дерева.
— Работал, — уклончиво отвечает тот, — ты знаешь.
— Что, даже собаку не завел? Или Джессику? Или в универ не пошел?
Издевка висит в воздухе. Сэм подкидывает голубям крошек.
— Я умер почти сразу, — вздыхает он. — Не успел.
— Лжец, — усмехается Дин. Сэм хочет возразить, но захлопывает рот.
Девочка лет пяти проворно забирается на скамейку, устраиваясь точно между ними на границе света и тени, и беззаботно болтает ногами. Голуби, как ни в чем ни бывало, продолжают расхаживать рядом по мелкому белому гравию. Сэм, мягко улыбаясь, протягивает девочке ладонь с крошками. Девочка глядит на него с любопытством, но без опаски.
— Ты болеешь? Ты белый, — говорит она и зачерпывает крошек, просыпая их себе на платье. — И холодный.
— Он вампир, bebé, — усмехается Дин, — это нормально.
Сэм едва заметно качает головой.
— Я не маленькая! — восклицает девочка и смешно надувает щеки. — Я сеньорита!
— Я знаю, bebé Алиси. — Дин проводит рукой по ее волосам, тугими кудрями спадающими на спину. — Где твоя мама, сеньора Жулия? Где твой братик, малыш Энцу? Где сестричка Мануэла, у которой глаза почти такие же черные, как у меня?
— Что ты… — начинает Сэм, но голос исчезает. Девочка, не задумываясь, кивает в сторону.
— Там. Вы заняли нашу скамейку, senhores.
— Правда? — со смешком спрашивает Дин и смотрит вперед: у фонтана женщина, склонившаяся к коляске, пытается успокоить кричащего младенца, девочка-подросток со скучающим видом сидит на нагретом солнцем бортике, уткнувшись в телефон. «Не смей!» — думает Сэм, прекрасно зная, что Дин слышит. — А тебе мама не объясняла, малышка Алиси, что нельзя разговаривать с незнакомыми сеньорами? Что нельзя оставлять свою семью?
— Ты знаешь, как меня зовут, — замечает Алиси и тянет к нему ручонки. — Ты всех знаешь.
— Знаю, — соглашается Дин и поднимается вместе с ней. Красное платьице выделяется на фоне белой рубашки. Девочка кладет голову Дину на плечо, он целует ее в макушку.
Сэм содрогается, когда чувствует едва уловимое касание к волосам.
Я целовал тебя так же, малыш Сэмми, и носил так же. Ты был непоседой. Я все помню, не сомневайся. Я не могу забыть.
Дин идет — гравий легонько шуршит под ногами. Голуби взлетают, но быстро садятся, отъевшись до такой степени, что крылья не держат. Алиси, выглянув из-за Динова плеча, машет Сэму рукой: пока, сеньор Вампир.
Пока, bebé, ты не знаешь, как тебе повезло.
— Извините, сеньора, — говорит Дин, — кажется, вы потеряли кое-кого.
Женщина отвлекается от кричащего младенца.
— Алиси! — всплескивает она руками. — Неугомонный ты ребенок! Мануэла! Я же велела тебе смотреть за сестрой. — Девочка-подросток, которая явно не хочет находиться здесь, спешно прячет телефон в карман, но мать все равно замечает. — Ради всего святого! Я утоплю твой смартфон в Параноа!
— Ничего же не случилось, мама! — возражает она.
Женщина строго смотрит на нее, и Мануэла поджимает губы, но виновато опускает голову.
— Благодарю вас, сеньор, — говорит женщина, забирая хнычущую Алиси у Дина и передавая старшей дочери.
— Не хочу к ней, — хнычет девочка, — она противная! Сеньор Escuro, ты же знаешь, что она противная!
— Алиси! — одергивает ее женщина. — Простите…
— Меня бы выпороли, будь я на месте Мануэлы, — спокойно говорит Дин. — Прощайте, сеньора Жулия. Пока, bebé, больше не убегай из семьи.
Алиси кивает. Мануэла крепче сжимает ее ручонку: этот человек какой-то странный — от него дрожь ползет по спине. Жулия озадаченно глядит Дину вслед — когда она успела назвать свое имя? — но возвращается к сыну, который заливается слезами, как будто испугавшись чего-то.
— Что ты делал, когда оставил меня? — спрашивает Дин в третий раз, занимая солнечный край скамейки и отпуская Сэма, который теряется с ответом, потому что вопрос, лишившись слова, становится слишком объемным. Пропасть между ними распахивает пасть, и ее клыки намного убийственней Сэмовых.
— Я…
— Жаль, что ты не горишь на солнце, Сэмми, — перебивает Дин и улыбается, — я бы посмотрел на это.
Сэм молчит. Зубы пропасти смыкаются точно над макушкой, ровно над местом, где оставлен Динов поцелуй.
Глава 15 Мексика
Автор — красное и черное
В Мексике душно и жарко, в Мексике темные ночи и бездонное небо, усыпанное яркими звездами. Сэму нравится в Мексике.
Сэм распахивает окна в их крохотном мотельном номере — да в этом пыльном городишке и не найти гостиницы приличней — и всматривается в темноту улиц.
Ну же. Я ведь чую тебя.
Дин ушел — мобильник молчит, и срабатывает только голосовая почта. С какой темноглазой красоткой ты проснешься сегодня, братец? Чью шею ты свернешь в паршивом баре? Сэм усмехается — вот только спасать тебя больше не надо.
— Вообще больше ничего не надо, как ты не понимаешь?
Сэм даже не оборачивается — смысла нет, а смотреть на красный плащ — увольте, с некоторых пор он ненавидит этот цвет. Тьма сгущается, становится плотнее, давит на плечи.
«Я знаю что ты сильнее. Хватит!»
Хозя… Алук… Сэм не может выговорить ни того, ни другого и выбирает нейтральное «ты»:
— Зашел спросить, как у меня дела?
— Я чувствую тебя, Сэмюэль. — Алукард сидит на его койке и улыбается. Сэма передергивает:
— Всегда ненавидел это имя.
— Твой брат, — Алукард вновь улыбается — скалится. — Интересный.
— А, так вот оно что… — Сэм зло хмыкает. — Скучно в Англии нынче?
— Мне всегда скучно, Сэмюэль. Но ты же познакомишь нас? Когда-нибудь? — Алукард поднимается — бесшумно, словно в вакууме. — Расскажи брату о сегодняшнем вечере. Он прекрасен.
Сэма пришпиливает к полу, воздух давит, ломая кости и вжимая его в пол. Из ушей и глаз сочится кровь, пачкая грубый деревянный пол. Сэм слышит тихий смех, но не может поднять головы.
— Странный ты, — слышит он — в голосе разочарование.
— Я н… не чудовище, — выхаркивает кровью Сэм.
— Все так говорят. — Давление отпускает. Сэм один в маленькой темной комнате, на замаранном кровью полу.
Он поднимается, но лишь для того, чтобы тут же рухнуть на кровать, где недавно сидел его бывший хозяин. Дверь хлопает — Дин вернулся. Сэм закашливается и утирает рот рукавом рубашки — на ткани остаются красные разводы. Матрас проседает под тяжестью чужого тела.
— Что, у нас гости? — интересуется Дин.
Сэм не отвечает и отворачивается к стене. Злость мешается с беспомощностью — словно он долбаный пятилетка, у которого хулиганы отобрали любимую игрушку. Проходит вечность, прежде чем Сэм вдруг чувствует тяжелую теплую ладонь на своем плече.
— Кусай, мелкий.
Сэм встряхивает головой — не сегодня и не сейчас.
— Просто… — просит он. — Просто останься. Сегодня.
Дин медленно кивает и укладывается рядом.
Глава 16Огайо
Автор — красное и черное
Помнишь, здесь, на границе тебя подрали? Так, что я еле справился. Неделю себя не помнил, по больничным коридорам ходил. Тоже ведь лето было, и кисточки эти индейские везде по обочинам, словно пятна крови. Ненавидел все это, да…
Сэм просыпается и трет глаза — те сухи, и на пальцах ни следа крови. Он чует: Дина нет. Давно нет. Вернешься ли, братец? Сэм встает, спускается вниз, в душный июньский вечер и закрывает глаза.
Я не чудовище.
Я не…
Жажда пульсирует в висках, сушит рот и заставляет несуществующее сердце отстукивать стаккато. По крайней мере, ему так кажется. Комок подкатывает к горлу — Сэм сглатывает и слышит ток крови вот у этого мальчугана, что перебегает улицу, и у этой девчонки, его сестры, что должна приглядывать за ним. Их мысли путаются, их разум сумбурен и полон той легкости, что Сэму больше не познать никогда.
«Ты бы выпил их мысли до дна.»
— Заткнись, Алукард — привычно шепчет Сэм и слышит тихий смешок.
«Маленький вампир Сэмюэль. Как тебя еще не убили? Как твой брат еще с тобой не наигрался?»
Сэм расстегивает верхнюю пуговицу рубашки — душно, нестерпимо душно и тесно — и возвращается в номер. Пошло оно все. Пошли они все.
<
tab>Тьма густа и похожа на гудрон — Дин всегда приходит неожиданно.
— Что, пустые переживания, да, братец?
Дин улыбается, и Дин в настроении.
Сэм молчит, а потом вдруг валит брата на пол — позволил тот или нет — не важно. Страх мешается с предвкушением — причудливо, словно спиралью.
— Из грез я проснулся сегодня* — шепчет Сэм — страшно, невероятно страшно — задирает Динову футболку и проходится по еще загорелой коже ребром ладони — кожа расходится, легко, будто масло, и кровоточит. Сэму дуреет от острого пряно-металлического запаха, дуреет от того, что брат не сопротивляется, а лишь с интересом смотрит на него, и чертит языком дорожку — вверх, по средостению до яремной впадины, не спрося, добирается до шеи — артерия мерно бьётся, отсчитывая вечность. Сэм сухо целует и распластывается на брате. Страх вновь накатывает, заставляя отшатнуться от Дина и забиться в угол.
«Когда же твой брат наиграется с тобой?»
Дин смеется и шепчет:
— Нескоро, возлюбленный младший брат. Нескоро.
*Строка из песни LP "With you".
Продолжение в комментариях.
Автор: красное и черное, Edna
Кроссовер: Сверхъестественное, Hellsing
Персонажи: Дин, Сэм, Чарли, Алукард, Виктория и др.
Направленность: джен
Жанры: AU, ангст, драма, юмор, повседневность
Предупреждения: ООС, насилие, нецензурная лексика
Описание:
Когда наступает вечность, приходит и скука, а значит, пора вспомнить былые деньки и снова собраться в дорогу.
Примечания. По большей части короткие (не)путевые заметки. AU после 9-го сезона. Вселенная Hellsing почти не затрагивается, в некоторых частях появляются Алукард и Виктория как отголоски прошлого.
На ФБ лежит тут.
ГЛАВЫГлава 1Начало
Автор — красное и черное
Мотель — откровенная дыра, как и сам город. Мал, сер и уныл. Дин точно знает, куда идти — нюхом чует, и это спустя столько лет. Осталось же, не выветрилось никуда, хотя это чувство и не мешало жить, но бесило неимоверно, особенно первые два года, когда Сэм таскался за ним, словно скулящая шавка.
Семья, дом, брат.
Чутьё тогда зудело где-то в районе шеи, словно москит, так, что кожу с себя содрать хотелось, а брата прикончить, как насекомое. Потом Сэм заглох, и чутье тоже. А потом Дин забыл, что так бывает — огнем по рецепторам — вот же, вот.
Дин идёт по коридору с выцветшими обоями, его провожает мертвым взглядом неестественно вывернувший шею портье.
Номер тесен и темен — хотя жалюзи на окнах подняты. Не заперто — хотя Дину все равно — он бы и на выломанную дверь расщедрился: все для тебя, брат.
Сэм сидит за столом, уткнувшись в яблочный лептоп — картинка стара как мир. Ничего не меняется.
— Пиво в холодильнике, — не отрываясь от монитора, буднично сообщает Сэм. — И мне захвати.
Дин хмыкает, но открывает дверцу минибара, достает две бутылки: темное себе, светлое брату — и ставит ее возле Сэмовой руки.
— Не забыл же, — Сэм не глядя подхватывает пиво и делает глоток. — Чуваку-то за что шею свернул?
Дин садится напротив брата, резко захлопывает крышку ноутбука и наклоняет голову вбок — всё интересней и интересней.
— Выбесил, — отвечает Дин, передернув плечами. — А ты, смотрю, в формалине купаешься? То-то от тебя так воняет, но да, сохранился неплохо.
Сэм улыбается и вскидывает голову — глаз не видно за стеклами очков.
— Я же ЗОЖник, помнишь. Полезная еда, пробежки.
— Для шестидесятилетнего дедули ты неплох, — ржёт Дин. — Зафанател от Битлов? — Кивок на очки.
— От Гарри Поттера. — Улыбка сползает с Сэмовых губ так же быстро, как и появляется. — Чё тебе надо, Дин?
— Узнать, какого хуя.
— А, игрушки твои отнимаю? — Сэм делает глоток — кадык дергается, и Дин вдруг вспоминает, как тридцать лет назад говорил, что вырвет его зубами. Пожалуй, пора сдержать обещание.
— Но-но-но! Успеешь еще. — Сэм смотрит на Дина и смеется — звонко, по-мальчишески. — Скучно ему, видите ли.
— Уже год как, Сэмми. — Имя выходит почти ласково. — Скажи спасибо, что я такой терпеливый.
— А добили тебя, я так понимаю, оборотни в Огайо? — Сэм трет переносицу и морщится, словно у него миргень. — Жалюзи опусти. Пожалуйста, Дин.
Дин подходит к окну и тянет вощеную веревку вниз — сумерки топят комнату в густом сером киселе.
— Целое гнездо, Сэмми. — Дин разворачивается и смотрит на брата. — Мог бы и мне оставить.
— То ли нечисть перевелась, то ли мы находим одних и тех же. — Сэм разводит руками, но голос сочится ехидством. — Нас же так учили, Джон и учил, одни и те же методы, так что извини.
— Ты, сучка, тридцать лет где-то шлялся. Пошляйся еще, а, Сэмми. — Дин делает к брату шаг и нависает над ним.
— Тридцать два. — Сэм спокойно смотрит на брата и невпопад спрашивает:
— Ты когда-нибудь был где-то, кроме Штатов?
Дин молчит и ждет продолжения — брат всегда был любителем попиздеть, как баба в койке, но Сэм молчит, допивает пиво и роется в холодильнике. Дин не выдерживает и спрашивает, ломая привычный сценарий:
— Че тебе надо, Сэмми? Я думал, мы уже давно все выяснили.
— Мы делаем одно дело, Дин. До сих пор. Мотивы только разные.
В Дина летит еще одна бутылка пива — он перехватывает, но пальцы скользят по влажному от конденсата стеклу, и пиво летит на пол. Дин уже ждет звона и брызг пива на джинсах, но ничего не происходит — Сэм перехватывает бутылку у самого пола. Дин моргает и смотрит на брата:
— Тебя, блять, паук укусил?
— Почти, — кивает Сэм. — Я, если ты помнишь, после того эпичного провала с наручниками еще год за тобой таскался. — Он вглядывается в Дина:
— Тебе, видно, похрен, но я расскажу. Или свали.
Дин остается стоять на месте.
— Значит интересно, — делает вывод Сэм и продолжает. — Таскался и пил. Херней страдал, одним словом.
Хотел тебя обратно, или к тебе, чтоб все по-старому, или по-новому… Не знаю, чего хотел. Чего-то. Идиотизм и утопия, но… А потом напоролся на чувака в дебильной красной шляпе. Весь такой на стиле, в перчатках белых. Причем напоролся, — Сэм хмыкает — так, как Сэм тридцатилетней давности никогда не ухмылялся — во весь рот. — Напоролся на его супер пушку. Во-от такая дырка была. — Сэм разводит руки, показывая масштаб.
Прикинь, в Луизиане, я посреди вот такого же паршивого номера с дырой в груди и телка, осыпающаяся пеплом. Но это было последним, до чего мне было дело.
Сэм умолкает. Серый кисель сменяется тяжелым сине-черным — в этом штате быстро темнеет.
Дин чувствует, как тьма густеет, тянется, словно смола.
Убить, ты же так хотел убить его.
— Что, прибить меня хочешь? — Сэм чувствует его, как самого себя. — Нет, приятель, сегодня я твоя Шахеризада. Усек?
Дин лыбится, обнажая зубы, но молчит.
— Значит, что там? Дыра, да. Ну и парень в красном решил, что мне уже все равно. Голоден был, да, этого не отнять. Ну и… — Сэм трет шею, и Дин, кажется, знает, что тот скажет. Сэм замечает его взгляд:
— Стандартно, да?
— Весьма, — кивает Дин.
— Да уж. Однако я его разочаровал. Я всегда всех разочаровываю, — притворно тяжело вздыхает Сэм.
— Не стал упырем?
— О, да ты еще что-то помнишь про вампиров? — Сэм тихо смеется — легко и совершенно беззлобно. — Не стал. Обратился. Мы с тобой заебали всех от Рая до Ада, правда? Всё у нас не по-людски…
— А чел в шляпе…
— Алукард? Ну он сказал, что я — это интересно.
— Дракула?
Сэм снимает очки, аккуратно кладет их на стол и подходит к Дину. Тот смотрит на него — радужка отливает винно-красным. — В шарадах ты силен, братец. Я только через месяц допер.
— Ты меня в ваш сраный Хеллсинг решил позвать? — кривится Дин. — К бриташкам?
— Нет, решил по старой памяти попортить тебе жизнь! — огрызается Сэм и тут же добавляет: — Никакого Хеллсинга. Я там десять лет оттарабанил за спасибо и пакет с донорской херней. Алукард был в настроении и предложил мне своей крови. Я не такой дебил, как некоторые белобрысые дамочки. И вот…
Дин ничего не знает, да и знать не хочет, про блондинок-идиоток, но суть улавливает:
— То есть ты теперь неприкаянный, да?
— Типа того. — кивает Сэм. — И если уж на то пошло… Ты бы хотел посмотреть на Колизей? В Риме упыри — надо бы проверить.
Глава 2 Рим
Автор — красное и черное
Рим поражает величием и упадком, Рим словно Колизей, который, черт возьми, и есть его символ. Сэм уже привычно морщится — надо же, два дня прошло, а Дин уже привык.
— Свет, — кидает Сэм.
— Ты странная зверушка, парень. — Дин улыбается, и на миг его глаза темнеют.
Сэм смеется — теперь так редко, и Дину даже жаль — хороший смех. Искренний, что ли.
Сэм прижимается к брату — толпа обтекает их, словно прокаженных — хотя, по сути, так оно и есть.
— Даже стюардессы шугаются, — ухмыльнулся Сэм — громко, на весь салон — и девушка в синей форме выронила стаканчик с соком.
Рим прекрасен и отвратителен — в ближайшей забегаловке Сэм морщится, глядя на выбор брата:
— Чёрный бургер?
— Заткнись.
— Black as your soul, — улыбается уголками губ Сэм.
Дин только дергает головой — заебал, ну — но молчит.
— Да-да, это у меня диета, — Сэм делано виновато опускает голову. — Как в старые времена, да, братец Кролик?
Дин молчит, не отвечая привычным «Братец Лис», но Сэму, судя по всему, пофиг. А вот девчонка, которая пьет латте за соседним столиком — не пофиг, нет. Сэм встает и идет к кассе. Тирамису ей решил прикупить, что ли?
— Прощай, милая, — шепчет Дин и кусает бургер — тот истекает красным мясным соком — и это символично, в самом деле.
Дин вытирает пальцы о салфетку и пишет брату скупую СМС:
«На 30 лет не съёбывай».
«Домой в девять вечера», — получает в ответ. И дебильный смайлик в конце. С клыками.
Глава 3 Румыния
Автор — красное и черное
Румыния пахнет овечьим сыром и овечьей шерстью. Везде и всюду, даже в цивилизованной и вылизанной до лоска Трансильвании.
— Замок Бран. — Сэм машет рукой вперед, указывая на высокие остроконечные башенки. — Красиво, да?
— Охуеть, ну. — Дин пялится на унылые серо-красные строения. — Такое ощущение, что здесь офигенно большой завод по производству черепицы.
— Да иди ты. — Сэм снимает очки и трет переносицу. — Здесь типа Дракула ночевал, вся херня. Аутентично.
— Твоя малая родина, типа того? — подначивает Дин, но брат не отвечает — завороженно пялится на замок.
***
В Румынии Сэма впервые накрывает — да так, что ни один ебаный доктор не поможет. О’кей, Гугл, как лечить сверхъестественные болезни?
Сэму хреново — он и не скрывает, второй день не вылезая из их тесного, пропахшего пылью номера. Дин смотрит на заострившиеся братовы скулы и подрагивающие пальцы.
— Было так? — Не то чтобы интересно, но Рим и Румыния — это вам не опостылевшие США, а проводник возьми да сдохни. Хреново получится.
— Было так, и было хуже. — У Сэма зуб на зуб не попадает.
— Туристика тебе раздобыть? — ухмыляется Дин и вопросительно изгибает бровь. — Или местного пастуха? Который сыром провонял.
Сэм закашливается и окончательно бледнеет. Дин смеется и продолжает:
— Хочешь меня? Будем как в бульварном романчике.
— Иди ты в жопу, — сипит Сэм, но мажет голодным взглядом по Диновой шее. Тот перехватывает взгляд и смеется, запрокинув голову и обнажив горло:
— Так вот в чем дело, крошка Сэмми. Кровавый инцест, да? «Игры престолов» насмотрелся? Хотя тебе и в старые времена эта дрянь помогала.
— Дебил, она двадцать лет назад закончилась. Олдскул. — Сэм молчит с минуту, а потом неуверенно говорит:
— Тебя ведь даже не укусить нормально, заживает, как на собаке.
— Ну ты же всю жизнь был пиявкой, вдруг и сейчас получится, — подначивает Дин и провокационно наклоняет голову набок. Сэм выдыхает и моментально оказывается рядом.
— Elixir vitae, — шепчет он и прижимается к братовой шее.
Дин чувствует мимолетную боль — серьезно, как пиявка. Он вдруг вспоминает, как сорок с лишним лет назад к ним присосалось несколько таких, пока они искали шизанутого духа на болотах Манчак. У Сэма еще долго кровоточили их укусы.
Сэмова ладонь ложится Дину на затылок, и он зарывается пальцами в короткие волосы, заставляя Дина сильнее запрокинуть голову.
Действительно, как в романчике.
Приятного аппетита, братец.
Интерлюдия Фокусы
Автор — Edna
Дин спит, потому что может, а не потому что надо. В бытности демоном есть свои безусловные плюсы. Исключительная выносливость в их числе. Однажды он не спал четыре года кряду, но это совсем другая история. Сейчас он спит, чтобы скоротать время, которого слишком много, и демонский сон — не то, что человеческий: никаких ангелочков в латексных юбках, никаких чертовок на семидюймовых шпильках, выплясывающих под «Cherry pie» — только темнота и движение в ней. Иногда ему кажется, что он падает, иногда — что взлетает, иногда, как сейчас — что скользит зигзагообразно сквозь черноту, густую, словно сироп. В этом нет никакого отдыха: Дин не устает. Дин не может остановиться ни на секунду, даже во сне. Движение — это вечность, а вечность — это он. Так уж вышло — дьявольское стечение обстоятельств.
Поэтому, когда привычная темнота становится красной, Дин удивляется. Немного. Самую малость. Кажется, назревает развлечение. Он раскрывает глаза, и мотельная комната — почему они до сих пор останавливаются в мотелях, хотя могут позволить себе самые дорогие отели? — тоже красная. Он встает с кровати, которая оплывает, словно восковая, собираясь в новую фигуру непонятной формы.
— Дин.
Он усмехается, узнавая голос. У стен появляются рты — множество ртов — и все они одновременно произносят одно-единственное.
— Дин.
Комната переворачивается. Он расхаживает по потолку, истекающему вязким красным, наступает на глаза, глядящие на него снизу вверх и расползающиеся на ресницах будто сороконожки. Чертовски забавно, думает он, наблюдая за иррациональными искривлениями комнаты, за ее превращением. Из стен появляются лапы. Из стен появляются крылья. Из стен появляются птицы. Странные, безглазые, они смотрят на него красными перьями, в которых невозможно черные зрачки. Птицы снимаются с места — или место снимается с птиц — и они кружат, хлопая крыльями, образуя идеальную спираль.
— Дин.
Дин. Дин. Дин.
Он почти что впечатлен. Ему почти что становится не по себе. Но этого не достаточно. Он протягивает руку, раскрытой ладонью вверх, и медленно загибает пальцы, словно ведя подсчет. Или отсчет. Птицы падают замертво, и зрачки в перьях мутнеют.
— Хватит, — говорит Дин, и темнота расходится от него волнами, смывая красный, насекомоподобные глаза и рты. Смывая все.
На что ты надеялся, братец?
Дин просыпается по-настоящему: стоит посреди комнаты, и она неизменно-убогая. Ни одна лампочка не горит — все спеклись. Сэм, сгорбившись, сидит на полу, у изножья кровати, и не поднимает головы, когда Дин подходит.
— Вздумал в голову ко мне влезть? — ухмыляясь, спрашивает он и толкает братовы ноги. — И как? Понравилось?
— Ты такой тяжелый, — невпопад шепчет Сэм. Голос слабый — потерялся в темноте, однозначно. — Как ты таскаешь ее?
Дин неопределенно хмыкает.
— Хорошо, что ты типа бессмертный теперь, а то бы сдох. — Он присаживается на корточки и берет Сэма за подбородок. — Твой создатель мог бы поиграть со мной, но не ты,
Сэмми. Мои фокусы сломали тебе хребет, а я даже не напрягался. Подумай над этим, прежде чем снова захочешь узнать, что у меня внутри. — Дин подносит запястье к братовым губам. — Пей.
Сэм прокусывает кожу, жадно глотая выступившую горячую кровь. Кости медленно срастаются. Дин думает, что, в общем-то, птицы были милыми.
Глава 4 Краков
Автор — красное и черное
— Дракон? Нет, серьезно. Дракон?
— Да.
— Сэмми, ты охуел? Он уже сдох.
— Кровяная колбаса, чувак! Тебе понравится в Польше.
— Ага, и суп из гусиной крови для тебя, я погуглил.
— ...
— Что такое, братец?
— Вспомнил свиную отбивную в пепельнице…
— Какие мы нежные, ну.
— А еще те ебаные тако «от Мачетэ». На кой мы ваще в Мексику тогда поперлись? Три дня блевали.
— На чупакабру охотились. Нихрена ты не помнишь, Джон Сноу!
— Ты застрял в две тысячи семнадцатом, чел, ты в курсе? Ходячие мертвецы и айфон X.
— Тему-то не меняй, сам предложил. Краков и суп… Э-э-э, то есть дракон. Да, братоубийство, вся фигня.* Смотрю, билеты уже заказал.
*Имеется в виду легенда о Вавельском драконе.
Глава 5 Вена
Автор — красное и черное
Ноябрь в Вене встречает их холодом и дождем. Сэм прячет руки в карманы и зябко поводит плечами, на что Дин хмыкает.
— Привычки неискоренимы, — Сэм достает мятую пачку, прикуривает две сигареты и протягивает одну Дину. Тот перехватывает и вдыхает терпкий дым. Мимо них быстрым шагом идет миниатюрная блондинка в не по погоде легком плаще и неожиданно запинается, заваливаясь на Сэма. Тот ловко ловит ее за запястье и не дает врезаться коленками в асфальт. Она поднимается, неловко бормочет что-то по-немецки, на что Сэм улыбается и качает головой.
Он держит ее за руку на несколько мгновений больше необходимого, но потом отпускает. Она произносит еще несколько слов, испуганно глядя на брата, и срывается с места. Дин успевает заметить, как Сэм мимолетом гладит ее по волосам.
— Цыпочек роняешь? Как по мне, так худовата.
И спрашивает:
— Тебя не ждать сегодня? — Если уж Сэм запал, то все. У девочки будет лучшая ночь в ее жизни. И последняя.
— Какой же ты… — разочарованно выдыхает Сэм. — Пусть идет, танцует.
Дин непонимающе смотрит на брата и тот поясняет, закатив глаза, как в древнем меме:
— Она дебютантка. Открывает Венский вальс. Такая каша в голове, я аж на миг потерялся. Ну ее, не хочу отупеть на пару дней.
Сэм достает еще сигареты, вновь прикуривает и спрашивает:
— Тебе не кажется, что нас пасут, братец?
Дин затягивается и кивает:
— Уже несколько дней. Думаешь, скоро мы встретим какого-нибудь местного Ван Хельсинга?
— Лучше бы его.
— А не лучше?
— Иногда люди совершенно нелогичны. Создают чудовищ для охоты на чудовищ.
— Видал таких?
— Видал, — коротко кивает Сэм. — Больше не хочу. Ладно, пошли, пожрем. Купим этот гребаный штрудель. В Вене мы, или где?
Глава 6 Прага
Автор — Edna
Город старый. Он был старым, когда они пришли сюда, и останется старым после них, даже если все вокруг окончательно застроят небоскребами в сотню этажей. Людей на планете не уменьшается, и Дин мысленно извиняется перед городом: он старается, честно, но всех не вырежешь.
Мосты через Влтаву, не замерзшую до сих пор, светятся огнями: раньше это были фонари, еще раньше — факелы, а сейчас — какая-то невозможная химическая смесь, которая не портит экологию и сберегает энергию. Все помешались на природе и экономии. Когда-нибудь планета прикончит сама себя, и он поглядит на это, и брат поглядит тоже. Они даже посмеются, может быть. Сэм такой спокойный стал — ни одной чертовой эмоции из него не выудить просто так. А он-то думал, будет весело, хотя братовы птицы пришлись ему по вкусу. Сэмми всегда был сладеньким малышом, независимо от смертности или вечности. Все равно мелкий, и теперь это не изменится никогда. Они застыли, а время обтекает их, как ручей камни.
— Нарушаешь законы средь бела дня? — Сэм кивает на стакан с пивом у Дина в руке. — Распитие алкоголя на улице запретили, еще когда я был человеком. И ты был.
Дин хмыкает. Вода реки искрится от огней. Какой-то святой, забытый всеми, с отбитым или стесанным ветром лицом, опустив голову, смотрит на них и, наверное, думает, что хорошо, что он умер задолго до того, как нечестивые стали бродить по этой старой земле.
— Сейчас ночь. И мне все равно. Законы — не для меня.
— Звучит, как строчка из неудачной песни. — Сэм опирается на высокий бортик моста. Локти нарушают слой снега, который припорошил темный камень. Зима почти в Праге, но они уедут, прежде чем она окончательно настанет. Немного грустно почему-то от этой мысли.
— Ты или я? — спрашивает Дин, допивает пиво и накрывает бокал ладонью. Черный туман вращается за тонким стеклом маленьким смерчем.
— Буря в стакане, да? — усмехается Сэм, понимая, что Дин поинтересовался из чистой вежливости. — Может, не сто́ит?
— Не люблю, когда за мной ходят.
— Это я хорошо усвоил, — слабо улыбается Сэм и делает жест рукой, мол, валяй.
Огни гаснут везде — это похоже на скачок напряжения. Восемнадцать мостов Праги исчезают. Фигуры святых, видавшие все от чумы до войны, тонут в темноте. Вода Влтавы становится матово-черной. Сэм слышит шаги брата, гулко отдающиеся в тишине, слышит чужое сердце, бьющиеся неистово: страшно, да, но не темноты надо бояться, а того, что в ней, чувак.
Ничему новых охотников не учат. Он слышал, что в Штатах даже школа для них открылась, но, видимо, все прогуливают уроки. Этот, по крайней мере, точно.
Все заканчивается быстро, и Сэм удивлен, на самом деле. Чужое сердце молчит. Родное тоже. Прага вновь светла и сказочна, как в старых-недобрых историях братьев Гримм. Химические фонари медленно меняют цвет. Карлов мост то синтетически-синий, то истерически-фиолетовый, то травянисто-зеленый, но в конце концов свет останавливается на нейтрально-желтом, как в старые времена: явно Диновы старания.
— Даже играть не стал? — спрашивает Сэм без особого интереса. Буря в стакане успокаивается: туман оседает и развеивается.
— Салага, — отвечает Дин и вытирает клинок о снег, оставляя красную полосу. — Даже не заметил меня. С такими играть — только время тратить.
— Времени у нас достаточно, — замечает Сэм, стряхивая кровавую дорожку с бортика. Дин наблюдает за этим с ухмылкой, а потом достает из внутреннего кармана фляжку и выливает содержимое в пустой стакан.
— Угощаю, — говорит он. — Кажется, закона, запрещающего распитие крови двадцатидевятилетней выдержки посреди ночи и моста, еще не придумали.
— Уж не забота ли это? — смеется Сэм, но к крови не притрагивается. — Где мальчишка, Дин?
Тот глядит исподлобья и плотоядно скалится. Сэма передергивает от отвращения: никто никогда не найдет мальчишку, потому что не осталось того, что можно искать. Фокусы брата намного более страшные, чем его. Навыки брата намного более практичные, чем его.
— Ну-ну, Сэмми, не делай такое лицо.
— Какое?
— Будто жалеешь, что пошел со мной.
Сэм молчит. Дин разворачивается и идет прочь.
Стакан с кровью остается стоять на бортике Карлова моста.
Глава 7 Люксембург
Автор — красное и черное
«Мы хотим остаться теми, кто мы есть» [1]
В Люксембурге Сэм засыпает — просто откидывает голову на спинку широкого дивана и отключается. Дин садится на корточки и всматривается в бледное лицо брата — глаза закрыты, но ресницы дрожат, а длинные пальцы сжимают вычурную зеленую с золотом обивку: наконец-то пятизвездочный люкс.
Дин только ухмыльнулся, глядя, как Сэм, словно огромный кошак, развалился на своей кровати. Безлимитная горячая вода и такой же безлимитный мини-бар. Огромные, чистые до кристальной прозрачности окна. Халаты и тапочки.
— Нотр-Дам, Дин!
— Это где Эсмеральду замочили? — делано равнодушно отвечает он.
— Иди ты… — беззлобно фыркает Сэм. — Поехали, что-ли.
Кровь каплями ползет по лицу брата, рассекая его на части: белое и красное. Дин хмыкает: что же тебе снится? Джессика? Клетка? Или Британия?
Красный пачкает Сэмову шею и ворот рубашки — брат коротко всхлипывает и просыпается — взгляд расфокусирован: Сэм все еще не здесь. Наконец он смотрит на Дина и трет глаза — пальцы замарываются кровью. Дин ждет обвинений — нет, братец, не мог разбудить.
Не хотел.
Сэм лишь коротко выдыхает, поднимается — словно обтекая брата — Дин слышит шум воды.
Сэм выходит из ванной: волосы влажные, вода капает на рубашку, разбавляя кровь и окрашивая ткань причудливыми алыми разводами.
— Ты. — Голос у брата хриплый. Дин непонимающе встряхивает головой.
— Ты, — повторяет Сэм. Дин слышит хлопок двери.
— Проветрись, братец, — смеется Дин и заваливается на диван, открывая пиво.
Мы уже совсем не те. Смирись.
1 — Девиз Люксембурга
И да, пожалуй, стоит напомнить, что во вселенной Hellsing вампиры плачут кровавыми слезами.
Глава 8Стокгольм
Автор — красное и черное
В Стокгольме серо и влажно, снег вперемешку с дождем засыпает мостовые. Сэм снимает очки и смотрит в низкое небо.
— Выходи-выходи, где бы ты ни была. — Слова сами слетают с губ и тонут в шуме машин. Он на мосту святого Эрика, стоит в пешеходной зоне. — Выходи…
Воздух темнеет, густеет и черной смолой липнет к Сэму, внезапно придавливая и заставляя упасть на одно колено.
Сука!
«Это тебе за идиотку», — звучит в его голове бесполый шепот.
— Пошла вон! — рявкает Сэм и поднимается, складывая пальцы в сложном пассе — тьма рассеивается, и он тонет в сером нигде. Мост исчезает, серый цвет поглощает людей и машины, скрадывает все звуки. Стокгольм накрывает Тень. Сэм усмехается и проводит по лбу — пальцы влажны и красны.
— У тебя лэвел ап, Виктория?
Она подходит к нему: короткая куртка и простые джинсы, растрепанные волосы. Ничего не меняется.
— Решила поздороваться.
— Как-то нихрена не вежливо, не находишь? — хмыкает Сэм, но тут же прищуривается:
— Зачем ты здесь?
— Налаживаем связи с Европой, — отмахивается она. — Скука, в самом деле.
— В Чехии тоже?
— Хозяин просил приглядывать за тобой. — Она говорит это, как нечто само-собой разумеющееся.
— Хозяин, — тянет Сэм и кривится, как от зубной боли. — Да ты ходячий стокгольмский синдром, крошка Серас.
Виктория подается к Сэму и шепчет:
— А ты? Твой брат десять лет был палачом, а ты жертвой сколько? Сто восемьдесят? И у кого же из нас не все в порядке с головой?
— Зря ты это сказала. — На плечо Сэма ложится тяжелая ладонь. Дин. — Не люблю, когда дамочки много болтают.
— Она не при чем. — Ладонь давит сильнее, и Сэм шипит сквозь зубы — позвоночник взрывается фантомной болью. — Алукард. Ему теперь мою биографию писать впору.
Беги отсюда, маленькая глупая Дракулина.
Виктория, кажется, понимает и отступает на шаг.
— Я представляла твоего брата иначе. — И растворяется в сером мареве.
— Какие у тебя невежливые приятели. Даже не попрощалась. — Дин убирает руку с братова плеча.
Тень падает — Сэм слышит звон, будто разбилось тонкое стекло. Они посреди моста святого Эрика, в гуще людей.
— Досуха тебя выпил, да? — Дин, уперевшись руками в перила, смотрит на свинцово-серую воду.
— Да, — пожимает плечами Сэм. — Какая уже нахрен разница? А потрепаться он всегда был любитель.
— Стокгольмский синдром, значит?
— С каких это пор тебя волнует чужое мнение? — зло рыкает Сэм и поворачивается. — Пойдем отсюда.
Дин ухмыляется и идет за братом, насвистывая какую-то легкомысленную мелодию. Клинок Каина привычно оттягивает куртку.
Глава 9 Кельн
Автор — красное и черное
За окнами дождь — Дин слышит, как капли тяжело ударяют по черепице. Узкий коридор расцвечен кровью: его, брата — особенно брата — и восьмерых охотников.
Сэм на коленях, буквально в нескольких футах от него, пронзенный десятком клинков — с лезвий медленно капает кровь, образуя лужицы крохотных красных зеркал, а стены из дорогих дубовых панелей усеяны пришпиленными к ним листами из Евангелия.
Сэм хрипит, а двое оставшихся в живых — первый, что только что с тихим звоном выплюнул пули, которые Дин всадил в него: целую обойму — все же регенераторы — не самое прекрасное, что Дин видел в жизни и второй, с длинными клинками, так похожими на те, что Дин ненавидел когда-то, отрезают выходы. Сэм хрипит, даже не пытаясь вытащить лезвия — ладони дымятся — освященные.
— Нечисть не ходит по землям Иезуитов, — на хорошем английском четко выговаривает Регенератор — голос тих, но Дин слышит каждое слово.
— Я думал, вы уже вымерли к чертям собачьим.
Шею прошивает болью — пуля проходит навылет, и это черт, неприятно.
— Вы меня заебали… — Дин разворачивается к стрелявшему — клинок привычно ложится в руку.
Охотник делает шаг вперед и начинает читать — нараспев, протяжно — Дин никогда не слышал подобного, но догадывается — Иерихонский. Чтоб вам, сукам, пусто было.
Внезапно коридор освещает яркое пламя — листы на стенах вспыхивают, бумага обугливается и рассыпается, жирным пеплом летит на пол, но Дин все равно не может сделать и шага.
«Смотри — вдруг слышит он — и в голосе сквозит предвкушение, — смотри, Дин Винчестер. Дай брату повеселиться».
Охотники недоуменно переглядываются, но Дин чувствует повисший в воздухе запах страха. Правильно. Наконец-то. Второй, с клинками, шагает к Сэму и замахивается:
— Такая шваль, как вы, не должна…
— Поболтать, смотрю, любишь? — сипит брат и ухмыляется. Так, что Дину все становится понятно.
Сэм заводит руку за спину и вытаскивает клинок из горла — тот выскальзывает с тихим чавканьем. Сэм поднимается, низко опустив голову — волосы занавешивают лицо, очки бликуют в сгустившихся сумерках.
«Смотри…»
Стены оплывают, словно свеча, красный струится по полу, перемежаясь с расползающимся, словно тушь, черным, деформируется, истаивает, чтобы вновь вернуться и волной лизнуть Диновы ботинки.
Сэм поднимает голову — на лице видна лишь перекошенная улыбка. Он вытягивает руку — кисти нет — лишь клубящийся черный дым. Взмах — парень с клинками дико кричит, и его кровь идеально дополняет багровый интерьер. Сэм усмехается — вторая рука рассыпается ворохом безглазых алых птиц — они налетают на тело — Дин не видит, но слышит хищный клёкот.
Железные клювы.
«Сделай мне железные крылья, железный клюв и железные лапы».
Сэм делает шаг — птицы, закручиваясь в спираль, устремляются к нему, и вся стая пронзает его грудь — насквозь. Сэм сглатывает и смотрит на брата:
— Дин.
Стены полыхают, и клинки рассыпаются в пыль по щелчку братовых пальцев. Сэм расползается на клочки, растворяется, обращается темнотой — не такой как Дин — более легкой и быстрой, стремительной. Охотника за спиной Дина прошивает насквозь — в шею — и он вспыхивает снопом искр.
Он слышит тихий смех, когда фонтан алой артериальной крови окатывает его. Дин стирает брызги и разворачивается — брата мелко трясет, и лишь через мгновение Дин понимает, что тот смеется.
— Сэм.
— Н… ненавижу Кёльн… — Сэм опять хохочет, и Дин залепляет ему пощечину — такую, что брат валится на пол. Он затихает, молча поднимается и скидывает залитую кровью парку.
— Спасибо.
— Обращайся.
Алукард идет сквозь залу Кельнского собора, задерживается на мгновение возле чаши со святой водой, опускает в нее пальцы — та окрашивается в красный — и улыбается.*
* Отсылочка к фильму "Адвокат Дьявола". Аль Пачино знает толк в шутках.
Глава 10 Брюгге
Автор — Edna
Вечер, как и он, тихо прогуливается по узким улицам, словно турист, коих тут предостаточно. Город живописный и тесный, хоть и разросся до пятисот тысяч. Устаревшие картонные открытки еще продаются в магазинчиках как отголоски: раньше люди писали на бумаге, раньше люди отправляли друг другу воспоминания, раньше люди старались сохранить моменты в осязаемых вещах. Сэм, отдав уйму денег, покупает одну — каналы Брюгге зимним вечером: окна домов с крышами со шпилями и замысловатыми башенками светятся тепло-желтым и отражаются в воде; лодочка покачивается и ударяется носом о заиндевевшую стену. Красиво и спокойно.
Сэм идет дальше, и город в точности повторяет открытку. Здесь совершенно нечего делать — только бродить и вдыхать стылое прошлое, замершее в старом центре. Дин посчитал, что будет забавно залечь тут на дно, как в том фильме, а Сэм не стал перечить: Кельн его вымотал — Кельн вымотал их обоих, кажется.
Луна показывается на небе, бледная и кособокая, но все равно прекрасная. В последнее время Сэм все чаще задумывается, что любит только ее — ту, что никогда его не покинет. Когда-то он мог любить чуть больше и чуть сильнее: у него было горячее сердце, а сейчас — кусочек льда. Сэм вздыхает. Изо рта не вырывается ничего. Он как хрустальный кувшин, по которому ударили палочкой: звенит и приходится постоянно доливать, чтобы прекратить этот несносный звон. Дин бы посмеялся.
Девушка впереди одна. Невысокие каблуки ботинок стучат по брусчатке в такт сердцу, которое еще живо. Сэм облизывает губы — глупая привычка, от нервов или предвкушения, наверное.
— Тебе не страшно. Тут никого нет. Ты просто идешь домой, но нужно забежать за вином к ужину. Придет Итан. Ему обязательно понравится твое новое платье.
Девушка, мимолетно улыбнувшись, сворачивает в переулок, заканчивающийся тупиком. Сэм следует за ней.
— Тебе не страшно. Ты давно меня знаешь. Ты доверяешь мне.
— О, привет, — говорит она без опаски и глядит снизу вверх. — Я и забыла, какой ты высокий.
— Красивый шарф. Можно?
— Конечно. — Девушка обнажает шею, длинную, усыпанную родинками. Артерия бьется спокойно. Сэм смотрит и слышит нестерпимый звон чужой жизни.
— Красивая ночь сегодня.
Девушка вскидывает голову, чтобы взглянуть на мертвенно-белое тело луны, висящее точно над ними. Сэм пронзает зубами тонкую кожу, легко приподнимая девушку и прижимая ее к себе, словно ребенка.
— Тебе не страшно. Ты просто хочешь спать. Ты устала, был тяжелый день. Я отнесу тебя домой. Я твой дом. Ты дома.
Девушка вздыхает с облегчением. Ослабшие пальцы выпускают шарф, а глаза стекленеют, навсегда застывая с луной в черной воде зрачка. Сэм пьет — и обоюдный звон делается тише. Она больше не звучит, и он не звучит тоже, наполненный до краев. Сэм вспарывает ей горло, чтобы скрыть следы укуса, и забирает телефон и кошелек — потом выкинет в какой-нибудь из каналов. Ограбления до сих пор отнимают столько жизней, какая жалость.
Сэм думает, что он совсем не оригинален и даже сентиментален в каком-то роде. Сэм достает открытку и ручку, записывая на обороте:
Ноэми. 2 февраля 50-го.
Дин не спрашивает, что за закрытый ящик он с собой постоянно таскает, когда они переезжают с места на место, а Сэм не собирается рассказывать. Его память длинна, как список кораблей, и сегодня к ней добавится еще одно имя.
Интерлюдия Вереск в тумане
Автор — Edna
Пустоши бесконечны. Ему нравится бродить здесь в одиночестве именно утром, когда небо того же цвета, что и туман, который стелется у ног, словно пес, давно ждавший хозяина. Он чувствует себя среди холмов, поросших низким лиловатым вереском, как дома, хотя родился, взрослел и умер далеко отсюда, за пределами Большой Воды. Большая Вода ежегодно отъедает у материка несколько дюймов — прожорливая, никак не может набить свое брюхо, в котором и так уже плещутся потерянные корабли, погибшие города, люди, ушедшие и навернувшиеся. Когда-нибудь исчезнут и верещатники, и негде будет бродить ему, не боясь забрать лишнее, потому что он слишком огромный — ничто не вмещает его, кроме собственного тела, в которое он запечатан шрамом на предплечье. Большой Воде бы не понравилось, если бы ее запихнули в бутылку. Он тоже не в восторге, но смирился, если к нему вообще применимо такое понятие, как «смирение». Если к нему применимы хоть какие-то понятия.
Сэм со своими птицами, красным, ломающим пространство, телекинезом и телепатией думает, наверняка, что сравнялся с ним, в кои-то веки достиг его, встал рядом, что они — равносильные партнеры, непревзойденные убийцы, единокровные братья, но как всегда упускает суть из виду. Клинок, на который Сэм косится с настороженностью каждый раз, когда он вертит его в руках играючи — всего лишь старая-престарая кость, не дающая больше никакой мощи. Он давно перерос необходимость подпитываться от чего-то и даже от кого-то. Он давно перерос все, что можно было перерасти, до той степени, что сжался до себя изначального — это как коллапс звезды, вырождение из одного существования в другое, которое невозможно понять, пока не увидишь, а если увидишь, то прекратишься. Причинно-следственные связи, всего-навсего. Какие-то иные связи, может быть.
Если он скажет, что повсюду, Сэм ответит, что нельзя оказаться в двух местах одновременно, потому что это противоречит стотысячной теории, созданной людьми. Если он скажет, что не существует, Сэм ответит, что они будут существовать вечно, поскольку выпали из концепции времени в странное n-мерное пространство: неизвестно, что откладывать по осям координат. Сэм, естественно, будет прав в каждом случае. Сэм, естественно, ошибется.
Все оси — это смерть.
Все оси — это он.
Черный туман расползается по холмам. Черный туман висит в воздухе. Вереск увядает. Птицы падают вниз, потерявшись во тьме. Утро меркнет и не возвращается.
Местные говорят, что Человек-из-Темноты вновь пришел, и крестятся, сжимая в ладонях распятия. Ни один дом не был построен здесь за тридцать лет, потому что и бетон, и камень, и все разрушается, стоит туману спуститься на верещатники.
Дин смеется.
Большая Вода грызет высокие берега.
Глава 11Сарагоса
Автор — красное и черное
Они берут машину напрокат и едут по трассе Z-30. Дину хочется веселья и откровенного мажорства — он выбирает кабриолет — тебе же не напечет макушку братец. Сэм кивает — в марте явно не напечет, учитывая, что в Испании повсюду сыро и еле тепло.
Чувак из автопроката подозрительно косится на их фальшивые права — и вообще, почему бы вам не выбрать Опель — но кабриолет так кабриолет. Неизменная классика.
Сэм ломается в Сарагосе. Да так, что пару мгновений кажется, что не собрать.
Город, по меркам Штатов небольшой — но их с братом закручивает в водоворот тел, лиц и смеха. Сарагоса кажется бесконечной. Девушки — истинные испанки, черноволосые, смуглые, с острыми скулами — кидают на них совершенно недвусмысленные взгляды. Дин щедро улыбается в ответ — у него давно не было женщины, а такой красивой, как, например, эта, очень давно. Он подхватывает свою сегодняшнюю фею за талию и чувствует под ладонью хрупкие позвонки.Переломить бы тебе хребет, милая. Дин хрипло смеется и ведет девушку вглубь толпы. Сэм дергает уголком рта — повеселись, братец.
Сэм ломается в Сарагосе, в пыльном и узком переулке. Дин смотрит на сгорбленную фигуру — сколько раз ты рассыпался, а?
На руках брата, в руках брата хрупкое девичье тело. Не местная знойная красотка — европейка. Кудри цвета пшеницы падают на грязный асфальт.
— Сэм? — выходит вопросительно, хоть Дин и не думал спрашивать, обвинять или одергивать.
Сэм поднимает голову и смотрит на брата:
— Ди…
Дин подходит и опускается на колени:
— Ну, у тебя все по Фрейду, братец.
Сэм не отвечает на издевку, что само по себе уже не хорошо. Он опускает девчонку и вдруг прижимается к брату:
— Я не могу. — Сэм обнимает так, словно Дин — последний форпост. — Я больше не могу.
Дин лишь качает головой — глупый младший брат. Сэм беспомощно утыкается ему в ключицу, и Дин чувствует потерю. Острое, жалящее чувство.
— Да ты ловкач. — Дин смотрит на первый клинок, который брат прижимает острием к груди.
— Дин… — звучит, словно музыка, ей богу, — Дин.
Сэм прижимает лезвие к груди и давит — Дин слышит хруст ребер. Клинок врезается в плоть, ломает кости и достает до сердца. Сэм тихо охает и так по-человечески зажмуривается. Тишина накрывает их — словно вакуумом давит на перепонки.
— Почему? — шепот вспарывает воздух. — Почему?..
— Без хозяина это просто древняя ослиная челюсть. — Дин смотрит на Сэма, на клинок, перехватывает эфес и вытягивает костяное лезвие из братовой груди.
— Сам, братец, — Дин смеется. — Без меня, ну. Только так.
Вердикт вынесен. Сэм опускает голову, и молчит.
— Пошли! — не глядя, бросает Дин, зная, что Сэм поднимется.
Всегда поднимался, упрямый стервец.
Сарагоса ждет их.
Глава 12Куба
Автор — Edna
Ни одному из них тут не нравится — слишком солнечно для Сэма, клаустрофобично-тесно для Дина, который даже не улыбнулся, пока они охотились на перевертыша, из-за которого, собственно, и прилетели на остров. Именно прилетели — купили билеты на самолет, зарегистрировали багаж, который Сэмовыми стараниями не стали досматривать: в этом шестифутовом ящике нет ничего интересного, просто ящик, парень переезжает, перевозит всякий хлам. Дин весь восьмичасовой перелет смотрит в иллюминатор и пьет виски из биоразлагаемого стакана. Сэм не видит в этом прежней напряженности и нервности — скорее, скуку и раздраженность, вызванную ожиданием. Пару раз ему кажется, что в салоне становится темнее, словно лампы тускнеют, и люди начинают боязливо оглядываться, обеспокоенные и напуганные. Страх растет в них, но потом прекращается, внезапно и резко, — и это похоже на падение с края.
— Хочешь, чтобы у всех развилась аэрофобия?
— Нет.
— А чего ты хочешь?
— Чтоб ты заткнулся.
— Иногда я жалею, что не могу влезть к тебе в голову.
— Никогда не мог, Сэмми. — Дин приподнимает пустой стакан, когда мимо проходит стюардесса — молодая и симпатичная, но какая-то задумчивая и несчастная. Сэм осторожно хватает ее за запястье и улыбается мягко, не желая ее пугать еще больше. Дин безразлично просит повторить. — Еще порцию, мисс.
Стюардесса кивает и удаляется, плотно задергивая шторы в конце прохода. Сэм слышит, как она плачет, прикусив кулак, чтобы не выдать себя. Дин комкает стакан. Сэм думает, что рейс 1621 надолго запомнится всем.
Приземлившись в аэропорту Гаваны и выйдя на шумную и жаркую улицу, Дин первым делом раскрывает зонт.
— Это излишне, — говорит Сэм, глядя на оттягивающего ворот черной футболки брата, но, тем не менее, встает в тень. — Я не горю на солнце.
— Дождь, — сообщает Дин — и дождь действительно начинается в ту же секунду, проливной и острый: косые лезвия несутся с неба и вонзаются в бегущих в поисках укрытия людей. — Ненавижу.
Сэм не очень разбирает, о чем он: о ливне или о людях. Наверное, о том и о другом. Дин отдает ему зонт. Капли долбят по полотну. Капли над Дином летят вверх, не задевая его.
— Нам нужен номер. Пошли.
Сэм молча следует за ним. Они странная парочка — парень, одетый во все черное, будто на похороны, и парень в костюме тройке, в плаще поверх, словно здесь поздняя осень, а не душная восьмидесятиградусная весна.
Все, чем Дин удостаивает комнату, — это короткое презрительное «хм». Сэм аккуратно ставит ящик у стены, зонт — в подставку там же. Лужица воды натекает на пол.
— Скажи, у девчонки, Виктории или как ее, тоже есть?
— Что? — Сэм, задвигающий шторы, оборачивается. Дин глядит в упор, но не на него, а на тыльную сторону его ладони. Сэм давит в себе желание спрятать руку. — Есть, — отвечает он, — у всех особых солдат Организации есть.
— М-м. Но твоя испорчена. Чем тебя прижгли? Освященной сталью? Клянусь, ты вопил.
— Все было не так. — Сэм старается держаться спокойно: ему слишком много лет, чтобы выходить из себя, как подростку. — Печать уничтожается, когда освобождаешься.
— Не логичнее ли ее оставлять, когда выпускаешь зверя из клетки? Сколько у тебя было уровней ограничения?
— Три, — говорит Сэм, хотя надо бы спрашивать «Откуда ты знаешь?», наверное.
— А у Алукарда?
— У Хозя… — Сэм заминается и кривится. — У него не такая Печать. Я не могу сказать.
— Занимательно. Расстелить тебе постель, Сэмми?
— Не утруждайся. — Он укладывает ящик на пол, снимая крышку. Темный саркофаг внутри привычен — тяжел и крепок, ни вода, ни огонь не способны уничтожить его. Сэм сомневается, что правильно ложиться сейчас, когда брат явно не в духе, задумал что-то, может, даже убить его, но перелет был слишком долгий. День — не его время, а ночь не скоро.
Дин салютует ему, без ухмылки или смеха, словно отдает честь на похоронах солдата. Только звездно-полосатого флага и канонады не хватает. Сэм засыпает со странным чувством тревоги и непрощения.
Он в темноте. Она ледяная и горячая одновременно. Она движется непрерывно, медленно и быстро, вниз и вверх, вперед и назад. Она ударяется обо что-то и злится, лишенная возможности вырваться. Он идет — неизвестно куда — это тяжело, это словно пробираться сквозь многотысячную толпу. Он слышит воду, бесконечное количество воды где-то — повсюду, на самом деле. Он слышит, как ему говорят:
— Это ловушка. Ты меня запер.
Он отвечает:
— Нет.
Ему говорят:
— Почему тогда мне не уйти отсюда? Почему тогда мне больно? Ты меня запер. Это ловушка.
Он отвечает:
— Нет. Ты согласился пойти со мной. Ты знал.
Ему говорят:
— Тесно. Мне больно.
И все. Темнота продолжает двигаться, не зная покоя, не находя себе места, заключенная на крошечном клочке земли, который окружен океаном. Многотонной толщей соленой воды.
Крышка саркофага раскалывается надвое, поэтому Сэму можно не дожидаться, пока она сдвинется. Сэм вскакивает — ничего не видно. Ночь. Иррационально темная даже для него.
— Дин?
Стены идут трещинами — сухой треск штукатурки тому подтверждение.
— Прекрати это. Дин!
— Указываешь мне, маленький Сэмми? — Темнота смещается, и Сэма придавливает, как тогда, когда он вздумал влезть брату в голову. — Ты ощущаешь это? Давай наведи Тень, выпусти своих канареек. Посмотри на меня! Куда ни сунься везде вода…
Сэм падает, освобожденный, но комната оплывает: красный мешается с черным. Дин стоит в центре, и кожа его кровоточит, словно пробитая шрапнелью. Железные птицы кружатся над ним, вечно голодные, острыми когтями целящиеся в сердце. Сэм сжимает кулак, и они исчезают, распадаясь красными перьями, красными каплями, над Дином летящими вверх.
— Как давно это продолжается? — спрашивает Сэм тихо. Тень держится едва-едва, и то, потому что брат позволяет.
— С самолета.
— Соль. Я не подумал.
— Ты запер меня.
— Это Куба, Дин! Остров посреди сраного океана!
— Нет места. Слишком мал.
— Мы уйдем.
— Нет.
Тень рассыпается осколками. Сэм отшатывается, когда Дин повторяет «нет», но оказывается у него за спиной.
— Почему? — оглядывается он и держится настороже: что ожидать от темноты, разъедаемой солью, которая здесь повсюду: в воде, в воздухе — непонятно. Очень опасно. Ты ходишь по краю, Сэм Винчестер.
— Дело. — Дин, на вид совершенно нормальный, складывает руки на груди. — Хочу убить.
Мне нужно убить кого-нибудь, Сэмми. Иначе я убью всех до одного. Тесно.
Сэм кивает, соглашаясь, разрешая — черт разберет.
***
Перевертыш, парнишка небольшого ума, подписывает себе приговор, перекинувшись Дином. Сэм засовывает пистолет, который он взял по старой памяти, за пояс и просто наблюдает. Дин разочарован. Дин смотрит черными глянцевыми глазами на свою жертву, которая убила себя сама.
Парнишка смеется Диновыми губами. Парнишка кричит Диновыми губами. Парнишка просит о пощаде ими же. Фальшивое тело ломается: руки выгибаются под неправильными углами, ноги выворачивается, хребет повторяет кириллистическую букву «г». Дин подходит, и перевертыш, хрипя, отрывается от земли.
— Это память о ней. Это то, что я ощущаю. В тебе мало места. Тебя не достаточно для меня.
— Дин…
Тот поднимает руку — у Сэма отнимается голос. Перевертыш кричит и плачет.
— Больно, правда? — интересуется Дин, наклонив голову. — Почти что смерть, но лучше.
Дин моргает. Парнишка складывается, сжимаясь до ненормально малых размеров, и это самое жуткое, что Сэм видел за всю жизнь, да и за всю не-жизнь, на самом деле.
— Теперь все, — говорит Дин, проходя мимо. Сэм замечает крохотный надрез у него на скуле. Соль вездесуща.
— Что будет, если ты лишишься тела? — зачем-то спрашивает он.
— Вечность.
Они улетают первым рейсом, странная парочка — высший вампир и тьма, запертая Печатью с бесчисленным множеством уровней ограничения.
Глава 13Нью-Йорк
Автор — красное и черное
Большое Яблоко встречает их серостью аэропорта Кеннеди и метелью. Снег в марте сродни аномалии, но Сэм только усмехается: они с братом сами как ходячее отклонение, неудивительно, что природа бунтует. Они вновь в штатах — хватит непредсказуемой Европы и островов. Особенно островов.
Сэм дышит на незамерзшие пальцы — привычки ради и перехватывает насмешливый братов взгляд.
Скоро.
Его захлестывает волной противоречивых чувств — радость свободы и горечь неизбежной потери, как и тогда, двадцать лет назад, такой же тяжелой мглистой ночью, из тех, когда небо раскрашено грязно-красным.
— Ищешь дамочек топлесс?* — Смешок холодит кожу на затылке.
Неправильно, все неправильно.
— Хотя бы сегодня, — не оборачиваясь, шепчет Сэм — его услышат, вне всякого сомнения. Тьма слышит все. — Не будь таким мудаком.
Брат молчит — Сэм делает полшага назад, но напарывается лишь на пустоту. Центральный парк безлюден и холоден.
Сэм разворачивается и всматривается в кажущуюся бесконечной заснеженную аллею.
— Повеселись, братец, мы дома. — Фраза рассыпается, ударяясь о плотную завесу тишины, и осколками хрустит под Сэмовыми ботинками.
Он успевает сделать пару шагов, как со спины налетают, чуть ли не опрокидывая лицом в снег, и Сэм оказывается в кольце рук.
Дин. Кто же еще? Тьма бесшумна и безжалостна.
«Притворись, хотя бы сегодня притворись, что ты со мной, что я еще что-то значу для тебя. Пожалуйста.»
Сэм расслабляется и откидывает голову брату на плечо.
«Притворись, я прошу тебя…»
Дин крепче прижимает его к себе и низко смеется, уткнувшись Сэму в шею.
Сэм знает — это больнее и это издевка. Сэм знает — в брате не осталось ничего для него. Он закрывает глаза и выдыхает:
— Спасибо, Ди.
* В Нью-Йорке женщинам разрешено ходить топлесс.
Глава 14Бразилиа
Автор — Edna
— Что ты делал, когда оставил меня в покое?
Вопрос жесткий, как краюшка хлеба, которую Сэм крошит голубям. Парк в ретро-стиле — гравийные дорожки, низенькие фонтаны, скамейки, деревья — воплощенное прошлое, в котором они росли когда-то. Сэм поражается Диновому умению выискивать такие места в беспросветных сотнеэтажных мегаполисах, вроде Бразилиа, где лишь бетон, неон и бесчисленные люди. И жара, куда же без нее.
Дин, загорелый, белозубый, черноглазый, сменивший привычные темные шмотки на легкий светлый лен, вальяжно разваливается на скамейке и смотрит на солнце без очков, подставляется ему, мол, давай попробуй спалить меня, давай поиграем, мне скучно. Скука разливается душной плавленой волной, тянется и тянется, как патока, как разогретая руда. Дин перемещается сюда из Нью-Йорка — раз и нет, поминай, как звали. Океан далеко, чтобы остановить его. Пресная вода Параноа — просто вода.
У Сэма уходит неделя, чтобы найти его: Дин не подсказывает, не усыпает свой путь трупами, как когда-то — кажется, все дни сидит в парке, глазея на великолепных, крутобедрых бразильянок. Солнце вместо смерти дарит ему поцелуй — Дин бронзовеет, делаясь красивым до чертиков, словно на каникулах давным-давно, в шестнадцать, в восемнадцать и в девятнадцать — тогда они кантовались в южных штатах, пока отец решал свои никому не нужные дела. Девчонки в маленьких городках из кожи вон лезли, чтобы заезжий красавчик обратил на них внимание. Дин смеялся и был абсолютно доволен, словно кот, рядом с которым поставили аквариум — запускай лапу и лови любую.
Сэм помнит, как будто это было вчера. Дин, наверное, нет. Сэм не может представить, на сколько брат теперь старше, чем он: время Ада почти такое же тягучее, как скука. Время Ада искажено чужой памятью, вытекшей из расколотых голов. Из ямы размером с могилу их непонимание друг друга превращается в пропасть, непостижимо глубокую и широкую, и вечность, в которой они замерли, только сглаживает острые края, но разводит по разные стороны.
— Что ты делал, когда оставил меня в покое? — повторяет Дин, не поворачиваясь к Сэму, сидящему на другом конце скамьи, в тени огромного фернамбукового дерева.
— Работал, — уклончиво отвечает тот, — ты знаешь.
— Что, даже собаку не завел? Или Джессику? Или в универ не пошел?
Издевка висит в воздухе. Сэм подкидывает голубям крошек.
— Я умер почти сразу, — вздыхает он. — Не успел.
— Лжец, — усмехается Дин. Сэм хочет возразить, но захлопывает рот.
Девочка лет пяти проворно забирается на скамейку, устраиваясь точно между ними на границе света и тени, и беззаботно болтает ногами. Голуби, как ни в чем ни бывало, продолжают расхаживать рядом по мелкому белому гравию. Сэм, мягко улыбаясь, протягивает девочке ладонь с крошками. Девочка глядит на него с любопытством, но без опаски.
— Ты болеешь? Ты белый, — говорит она и зачерпывает крошек, просыпая их себе на платье. — И холодный.
— Он вампир, bebé, — усмехается Дин, — это нормально.
Сэм едва заметно качает головой.
— Я не маленькая! — восклицает девочка и смешно надувает щеки. — Я сеньорита!
— Я знаю, bebé Алиси. — Дин проводит рукой по ее волосам, тугими кудрями спадающими на спину. — Где твоя мама, сеньора Жулия? Где твой братик, малыш Энцу? Где сестричка Мануэла, у которой глаза почти такие же черные, как у меня?
— Что ты… — начинает Сэм, но голос исчезает. Девочка, не задумываясь, кивает в сторону.
— Там. Вы заняли нашу скамейку, senhores.
— Правда? — со смешком спрашивает Дин и смотрит вперед: у фонтана женщина, склонившаяся к коляске, пытается успокоить кричащего младенца, девочка-подросток со скучающим видом сидит на нагретом солнцем бортике, уткнувшись в телефон. «Не смей!» — думает Сэм, прекрасно зная, что Дин слышит. — А тебе мама не объясняла, малышка Алиси, что нельзя разговаривать с незнакомыми сеньорами? Что нельзя оставлять свою семью?
— Ты знаешь, как меня зовут, — замечает Алиси и тянет к нему ручонки. — Ты всех знаешь.
— Знаю, — соглашается Дин и поднимается вместе с ней. Красное платьице выделяется на фоне белой рубашки. Девочка кладет голову Дину на плечо, он целует ее в макушку.
Сэм содрогается, когда чувствует едва уловимое касание к волосам.
Я целовал тебя так же, малыш Сэмми, и носил так же. Ты был непоседой. Я все помню, не сомневайся. Я не могу забыть.
Дин идет — гравий легонько шуршит под ногами. Голуби взлетают, но быстро садятся, отъевшись до такой степени, что крылья не держат. Алиси, выглянув из-за Динова плеча, машет Сэму рукой: пока, сеньор Вампир.
Пока, bebé, ты не знаешь, как тебе повезло.
— Извините, сеньора, — говорит Дин, — кажется, вы потеряли кое-кого.
Женщина отвлекается от кричащего младенца.
— Алиси! — всплескивает она руками. — Неугомонный ты ребенок! Мануэла! Я же велела тебе смотреть за сестрой. — Девочка-подросток, которая явно не хочет находиться здесь, спешно прячет телефон в карман, но мать все равно замечает. — Ради всего святого! Я утоплю твой смартфон в Параноа!
— Ничего же не случилось, мама! — возражает она.
Женщина строго смотрит на нее, и Мануэла поджимает губы, но виновато опускает голову.
— Благодарю вас, сеньор, — говорит женщина, забирая хнычущую Алиси у Дина и передавая старшей дочери.
— Не хочу к ней, — хнычет девочка, — она противная! Сеньор Escuro, ты же знаешь, что она противная!
— Алиси! — одергивает ее женщина. — Простите…
— Меня бы выпороли, будь я на месте Мануэлы, — спокойно говорит Дин. — Прощайте, сеньора Жулия. Пока, bebé, больше не убегай из семьи.
Алиси кивает. Мануэла крепче сжимает ее ручонку: этот человек какой-то странный — от него дрожь ползет по спине. Жулия озадаченно глядит Дину вслед — когда она успела назвать свое имя? — но возвращается к сыну, который заливается слезами, как будто испугавшись чего-то.
— Что ты делал, когда оставил меня? — спрашивает Дин в третий раз, занимая солнечный край скамейки и отпуская Сэма, который теряется с ответом, потому что вопрос, лишившись слова, становится слишком объемным. Пропасть между ними распахивает пасть, и ее клыки намного убийственней Сэмовых.
— Я…
— Жаль, что ты не горишь на солнце, Сэмми, — перебивает Дин и улыбается, — я бы посмотрел на это.
Сэм молчит. Зубы пропасти смыкаются точно над макушкой, ровно над местом, где оставлен Динов поцелуй.
Глава 15 Мексика
Автор — красное и черное
В Мексике душно и жарко, в Мексике темные ночи и бездонное небо, усыпанное яркими звездами. Сэму нравится в Мексике.
Сэм распахивает окна в их крохотном мотельном номере — да в этом пыльном городишке и не найти гостиницы приличней — и всматривается в темноту улиц.
Ну же. Я ведь чую тебя.
Дин ушел — мобильник молчит, и срабатывает только голосовая почта. С какой темноглазой красоткой ты проснешься сегодня, братец? Чью шею ты свернешь в паршивом баре? Сэм усмехается — вот только спасать тебя больше не надо.
— Вообще больше ничего не надо, как ты не понимаешь?
Сэм даже не оборачивается — смысла нет, а смотреть на красный плащ — увольте, с некоторых пор он ненавидит этот цвет. Тьма сгущается, становится плотнее, давит на плечи.
«Я знаю что ты сильнее. Хватит!»
Хозя… Алук… Сэм не может выговорить ни того, ни другого и выбирает нейтральное «ты»:
— Зашел спросить, как у меня дела?
— Я чувствую тебя, Сэмюэль. — Алукард сидит на его койке и улыбается. Сэма передергивает:
— Всегда ненавидел это имя.
— Твой брат, — Алукард вновь улыбается — скалится. — Интересный.
— А, так вот оно что… — Сэм зло хмыкает. — Скучно в Англии нынче?
— Мне всегда скучно, Сэмюэль. Но ты же познакомишь нас? Когда-нибудь? — Алукард поднимается — бесшумно, словно в вакууме. — Расскажи брату о сегодняшнем вечере. Он прекрасен.
Сэма пришпиливает к полу, воздух давит, ломая кости и вжимая его в пол. Из ушей и глаз сочится кровь, пачкая грубый деревянный пол. Сэм слышит тихий смех, но не может поднять головы.
— Странный ты, — слышит он — в голосе разочарование.
— Я н… не чудовище, — выхаркивает кровью Сэм.
— Все так говорят. — Давление отпускает. Сэм один в маленькой темной комнате, на замаранном кровью полу.
Он поднимается, но лишь для того, чтобы тут же рухнуть на кровать, где недавно сидел его бывший хозяин. Дверь хлопает — Дин вернулся. Сэм закашливается и утирает рот рукавом рубашки — на ткани остаются красные разводы. Матрас проседает под тяжестью чужого тела.
— Что, у нас гости? — интересуется Дин.
Сэм не отвечает и отворачивается к стене. Злость мешается с беспомощностью — словно он долбаный пятилетка, у которого хулиганы отобрали любимую игрушку. Проходит вечность, прежде чем Сэм вдруг чувствует тяжелую теплую ладонь на своем плече.
— Кусай, мелкий.
Сэм встряхивает головой — не сегодня и не сейчас.
— Просто… — просит он. — Просто останься. Сегодня.
Дин медленно кивает и укладывается рядом.
Глава 16Огайо
Автор — красное и черное
Помнишь, здесь, на границе тебя подрали? Так, что я еле справился. Неделю себя не помнил, по больничным коридорам ходил. Тоже ведь лето было, и кисточки эти индейские везде по обочинам, словно пятна крови. Ненавидел все это, да…
Сэм просыпается и трет глаза — те сухи, и на пальцах ни следа крови. Он чует: Дина нет. Давно нет. Вернешься ли, братец? Сэм встает, спускается вниз, в душный июньский вечер и закрывает глаза.
Я не чудовище.
Я не…
Жажда пульсирует в висках, сушит рот и заставляет несуществующее сердце отстукивать стаккато. По крайней мере, ему так кажется. Комок подкатывает к горлу — Сэм сглатывает и слышит ток крови вот у этого мальчугана, что перебегает улицу, и у этой девчонки, его сестры, что должна приглядывать за ним. Их мысли путаются, их разум сумбурен и полон той легкости, что Сэму больше не познать никогда.
«Ты бы выпил их мысли до дна.»
— Заткнись, Алукард — привычно шепчет Сэм и слышит тихий смешок.
«Маленький вампир Сэмюэль. Как тебя еще не убили? Как твой брат еще с тобой не наигрался?»
Сэм расстегивает верхнюю пуговицу рубашки — душно, нестерпимо душно и тесно — и возвращается в номер. Пошло оно все. Пошли они все.
<
tab>Тьма густа и похожа на гудрон — Дин всегда приходит неожиданно.
— Что, пустые переживания, да, братец?
Дин улыбается, и Дин в настроении.
Сэм молчит, а потом вдруг валит брата на пол — позволил тот или нет — не важно. Страх мешается с предвкушением — причудливо, словно спиралью.
— Из грез я проснулся сегодня* — шепчет Сэм — страшно, невероятно страшно — задирает Динову футболку и проходится по еще загорелой коже ребром ладони — кожа расходится, легко, будто масло, и кровоточит. Сэму дуреет от острого пряно-металлического запаха, дуреет от того, что брат не сопротивляется, а лишь с интересом смотрит на него, и чертит языком дорожку — вверх, по средостению до яремной впадины, не спрося, добирается до шеи — артерия мерно бьётся, отсчитывая вечность. Сэм сухо целует и распластывается на брате. Страх вновь накатывает, заставляя отшатнуться от Дина и забиться в угол.
«Когда же твой брат наиграется с тобой?»
Дин смеется и шепчет:
— Нескоро, возлюбленный младший брат. Нескоро.
*Строка из песни LP "With you".
Продолжение в комментариях.
@музыка: Robert Plant — Darkness, Darkness
@темы: кроссовер, Hellsing, Сверхъестественное, фанфикшен, джен, ангст
-
-
07.03.2018 в 23:11-
-
07.03.2018 в 23:11-
-
07.03.2018 в 23:14-
-
07.03.2018 в 23:16-
-
07.03.2018 в 23:17-
-
07.03.2018 в 23:19-
-
07.03.2018 в 23:22-
-
07.03.2018 в 23:23-
-
07.03.2018 в 23:25-
-
07.03.2018 в 23:27-
-
07.03.2018 в 23:28-
-
08.03.2018 в 23:44Спасибо.
-
-
10.03.2018 в 12:27Да, если бы события вдруг взяли и пошли так, если бы Сэм вдруг стал даже не вампиром, а какой-нибудь другой бессмертной нечистью (тем же демоном, например, чем черт не шутит), то, несомненно, это было бы очень странно видеть братьев, потерянных в вечности. Потому что, кажется, именно наличие времени, то есть события, произошедшие и изменившие их, тот опыт, который они вынесли, то осознание себя, которое они приобрели с годами, тут полностью исчезает. Можно сказать, что все началось заново. Вечность — это бесконечный круг, и вот, что страшно, на самом деле.
Вы правильно подметили, что они были вдвоем, но все равно были одиноки — они смотрели в разные стороны: Сэм обращался к прошлому, Дин — к безвременью, и «состыковаться» они смогли, только когда пришли исчезновению, к изначальности, а в начале все было единым.
Вы говорите: и у птицы появились глаза — но у птицы уже были глаза, сотни глаз, если быть точным. Способность Сэма «рассыпаться» на птиц, менять облик пришла из Хэллсинга, но тут немного поменялась, став еще и альтер-эго. Но в эпилоге вы уверены, что птица смотрит Сэмовыми глазами? Конечно, нет.
-
-
10.03.2018 в 17:15но у птицы уже были глаза
Странные, безглазые, они смотрят на него красными перьями, в которых невозможно черные зрачки. Ну да, глаза смотрят с перьев, я думала, что теперь у птицы появились глаза, именно глаза, что став единым они дополнили друг друга, слились и теперь завершенные, наверно не поняла . Я не думала, что у птицы глаза Сэма, я думала, что скорее Дина , тьмы, что в птице они теперь вместе.
Вы очень красиво пишите. Но возможно незнание Хэллсинга мне мешает).
-
-
10.03.2018 в 18:17Я не думала, что у птицы глаза Сэма, я думала, что скорее Дина , тьмы, что в птице они теперь вместе.
Ничего и никого не осталось. Дин поглотил все, Сэма в том числе. У тьмы нет привязанностей.
-
-
10.03.2018 в 20:10Ничего и никого не осталось. Дин поглотил все, Сэма в том числе. У тьмы нет привязанностей.
Тогда согласна, все плохо, хуже чем я поняла(, похоже я оптимист.
Но все равно спасибо, за разъяснения, особенно.
-
-
13.04.2018 в 16:06-
-
14.04.2018 в 20:33