Это все космос, чуваки.
Подтаскиваю свою мелочевку с 19-го тура SPN One String. Было круто и неформатно.
Рождественские истории
Заявка 2. Охота на Санту, последствия
Служба доставки Санта-Клауса
Ветер свежий, да что там — холоднючий. У Дина волосы покрываются инеем, у Сэма превращаются в ледяной колтун — это было бы забавно, если бы не грозило двусторонней пневмонией им обоим. Дин одной рукой заматывается в шарф, который постоянно раскручивается обратно от бешеной скорости, на которой они летят. У Сэма только глаза видать, точнее защитные очки. Он как сноубордист или первооткрыватель Арктики. Дин как кучер в Центральном парке или как идиот — склоняется ко второму: только полный придурок мог придумать такую охоту. На Санту, блин! «Это же круто, Сэмми!» Идиот ты, Дин Винчестер!
— Тормози! — истово орет Сэм, чтобы перекричать ветер. — Франция! Франция!
Дин изо всех сил тянет поводья на себя. Олени — гигантские горячие существа — замедляются, ударяя копытами стылую высь и выпуская клубы пара из ноздрей.
— Порядок? — оборачивается Дин. — Не проскочили?
Сэм поднимает вверх большой палец, толстый из-за трех варежек, и с трудом подтаскивает к краю мешок, вытряхивая из него подарки, которые медленно планируют и разлетаются в стороны — каждый к своему дымоходу.
— Дальше! — громогласно командует Сэм.
— Ну, родимые! — кричит Дин, щелкая хлыстом. Олени срываются с места, взрывая клочки облаков. — Быстрее! И-и-ха!
Сэм за очками закатывает глаза: ковбой хренов. Довел бедного старика до сердечного приступа — теперь расхлебывай. Хо-хо-хо, блин! Добро пожаловать в службу доставки Санта-Клауса!
Заявка 15. Один из носков Дина оказался Заколдованным Рождественским Носком, и выяснил Дин это в самый неподходящий момент.
О Великом Проклятом Носке
Вернулся Дин с двумя стаканами кофе, пакетом с аляповатым логотипом местной бургерной, цветастым свертком, зажатым подмышкой, без одного кроссовка и жутко злой, судя по всему. Сэм вопросительно приподнял брови и даже закрыл крышку лэптопа: слишком уж интересно было, что приключилось с братом. Конечно, Сочельник — это жестокое время, когда все, кто не успел купить подарки, превращаются в монстров, похлеще вервольфов каких-нибудь, но, кажется, все равно не таких ужасных, чтобы отбирать у прохожих обувь. Да и почти убитый Динов кроссовок мало кому понравился бы, даже если его обернуть в самую дорогую упаковочную бумагу.
— Ты что, ботинок потерял? — спросил Сэм со смешком.
— Ха-ха, — скривился Дин, поставил кофе и пакет с бургерами на комод справа от двери, но с места не сдвинулся, лишь кинул брату сверток, сказав: — Вот мой ботинок.
— В смысле? — не понял Сэм, неловко поймав, очевидно, журнал — да точно, «Большие азиатские сиськи. Специальное издание». — Ты променял ботинок на порнуху?
— Мой ботинок превратился в порнуху, — закатил глаза Дин. — Выгляни в окно.
Сэм, вздохнув, отодвинул шторку, и все стало еще не понятней, чем было. На тротуаре через равные промежутки лежали подарки, такие, которые Сэм только в фильмах видел да на открытках — идеальные коробки разных размеров, завернутые в красивую бумагу и перетянутые лентами. Дорожка подарков начиналась — или заканчивалась? — у их двери и уходила вдаль, словно Санту похитила ведьма из «Гензель и Гретель» и бедному старику пришлось распотрошить свой мешок, чтобы быть найденным.
— А теперь объясни, Сэмми, какого хрена я стал Гуилфи [1] и где ты взял эти чертовы носки?!
— Носки? — переспросил Сэм, оборачиваясь.
— Ты тупой? — процедил Дин и прошелся по комнате, оставляя за собой след из подарков всех мастей. Маленькие и большие свертки возникали ниоткуда под звук рождественских бубенцов. — Мой носок проклят!
Сэм засмеялся, можно сказать даже, заржал, откинув голову назад и хлопнув в ладоши.
— У меня, между прочим, нога замерзла! Зима на дворе! — возмутился Дин, подхватил с пола ближайший пакет и швырнул им в брата. — Хватит ржать!
— Купил на распродаже в магазинчике в Миссури, — ответил Сэм, утирая слезы и поглаживая разболевшийся живот — реально не надо было так ржать. — Ты только глянь! — Он сорвал бумагу со свертка, шлепнувшегося рядом: внутри оказался теплый свитер, нейтральной темно-синей расцветки — никаких оленей и глупых рождественских надписей. — Крутой свитер. Спасибо, Дин.
— Благодари носок. Я тут не при чем, — буркнул тот, грустно подумав, что такой свитер точно стоит баксов двести и никогда не сравнится пеной для бритья, например, которую он приготовил для Сэма.
— Спасибо тебе, о, Великий Проклятый Носок, — сказал Сэм торжественно, изобразив, что преклоняется. Дин не сдержал улыбку. Это было абсурдно и прикольно одновременно: в кои-то веки у них нормальные подарки на Рождество. — Давай остальные посмотрим, что ли?
Дин молча дошел до стула, воплотив еще несколько подарков, положил ногу на стол так, чтобы ступня не касалась ничего, и разрешающе махнул рукой.
— Валяй.
— Вы очень добры, Ваше Носочнейшество, — фыркнул Сэм и сгреб подарки, хаотично разбросанные по комнате, в кучу.
— Если я буду шляться здесь, нас завалит, — резонно заметил Дин. — К тому же это все равно колдовство. Не надо им злоупотреблять.
Сэм кивнул и принялся открывать подарки, хотя, наверное, это надо было делать завтра утром. Дин задумчиво глянул на носок: может, он им и ёлку подгонит? — но отвлекся на вопли брата.
— Офигеть! Нет, это просто… Офигеть! — причитал тот, прижимая к себе книгу. — Нет, ты представляешь, какая она редкая? Переизданий не было, уже черт знает сколько времени. Да ее не найти нигде! Нет, ты представляешь?
— Не представляю, — улыбнулся Дин, такого детского восторга он уже давно не видел. Лет так с одиннадцати, когда мелкому досталась игрушечная пожарная машина, о которой он мечтал. В тот год отец расстарался: даже на охоту не свалил и подарки для них купил.
— Это, думаю, для тебя, — сказал Сэм, протягивая ему длинный нож со сложной чеканкой по лезвию.
— Ох ты ж… — выдохнул Дин, проверяя сбалансированность ножа на пальцах. — Красавец. Спасибо, Носочек.
— Он уже Носочек? — иронично поинтересовался Сэм. Дин только усмехнулся и махнул рукой, мол, отстань, Сэмми.
В полночь Носочек, или Великий Проклятый Носок, совсем распоясался: творил подарки, даже не прикасаясь ни к чему — рядом с Дином образовалась внушительная куча свертков, в которых обнаружилось все от электрической бритвы до годового купона на техобслуживание в автомастерской. Ёлку, кстати, тоже сотворил — полностью украшенную, сияющую разноцветными огнями гирлянды. И эгг-ног. И рождественский стол, от вида которого у братьев потекли слюнки и заурчали животы.
— Слушай, чувак, — обратился Дин к носку втихаря, пока Сэм разделывал гуся и разливал эгг-ног, — ты одноразовый?
Носок зазвенел призрачными бубенцами и родил еще один подарок — плоский сверток в простой крафт-бумаге, завязанный красной лентой. Он шлепнулся на гору сверху, и Дин успел подхватить его прежде, чем он скатился вниз. Под бумагой оказалась рамка с фотографией: они с Сэмом стояли вместе, положив руки друг другу на плечи, и смотрели в кадр, а не как обычно в сторону, будто их сняли случайно. Дин не помнил, чтобы они фотографировались так, потому что этого, скорее всего, не происходило никогда. Носок постарался.
— Вот за это особенное спасибо, чувак, — прошептал Дин, вытащил снимок и спрятал в карман. Сэм передал ему тарелку с куском ароматного поджаристого гуся и бокал с эгг-ногом.
— Ну, с Рождеством, что ли? — как-то неуверенно сказал он.
— С Рождеством, Сэмми, — отсалютовал бокалом Дин.
Они выпили и съели все, что приготовил для них Великий Проклятый Носок, послушали рождественские гимны и песни Синатры, которые, кажется, доносились из Диновой пятки на правой ноге, и, в общем-то, поняли, что это лучшее Рождество за долгие годы, немного странное, конечно, но все равно славное, как ни крути.
— Завтра поедем в Миссури, — сообщил Дин, откинувшись на стуле, с которого был не в состоянии встать, потому что объелся, — в тот магазин, где ты купил носки.
— Решил начать работать без каникул? Не похоже на тебя, — хмыкнул Сэм. — Да и не думаю, что хозяин в курсе…
— Не, — перебил его Дин, — посмотрим, какие у них еще есть носки. Впереди много праздников.
Сэм засмеялся. Носок, звякнув невидимыми бубенцами, запел «Jingle Bells».
–––––––––
[1] Гуилфи — один из эльфов на фабрике Санта-Клауса из французско-канадского мультипликационного минисериала «Таинственный мир Санта-Клауса».
Заявка 16. Рождество на двоих. Глинтвейн, снег, поцелуи
Вместе
Так уж выходило всегда, что Рождество они либо не отмечали, потому что закрутились в каком-нибудь запутанном деле, или лежали в разных больничных палатах, или разругались в пух и прах, или черт знает что еще, либо праздновали вдвоем, потому что, по правде, оба быстро уставали от посторонних, которых в их жизни было предостаточно. Первая часть семейного девиза гласила: «Спасать людей», — а люди, как известно, требовали уйму внимания, но ничего не попишешь — такая работа. Сэм лишь недавно признался себе, что ничего не стал бы менять: ни охоту, ни ночевки в непонятных мотелях, ни вечные переезды, ни такое Рождество — маленькое, камерное, очень тесное, умещающееся в одно слово, которое ему нравилось до одури: вместе.
Вместе против всего мира. Вместе и в радости, и в горести. Вместе под невозможным звездным небом Северной Дакоты сейчас. Сэм не загадывает желаний, не смотрит на звезды — глядит украдкой на Дина, который стоит рядом, молодой и счастливый, в смешном рождественском шарфе, но в распахнутой куртке — и в этом весь он: противоречивый, бесшабашный, до боли родной. Сэм знает его наизусть, знает каждую морщинку в уголках глаз, каждую трещинку на губах, каждый дюйм тела — все давно изучено, вбито на подкорку, вбито под кожу. Сэм любит его, что бы это ни значило, чем бы это ни казалось. Любит правильно неправильно и неправильно правильно. Любовь — очень сложная простая вещь.
— Достало, — говорит вдруг Дин, поворачивается и, притянув Сэма к себе, целует. Дин пахнет глинтвейном, который они выпили вместе, прежде чем выйти в густую севернодакотскую ночь, и апельсином, ломтиком которого он закусил, выловив его пальцами из высокого стакана и посмеявшись над тем, что девчачья выпивка тоже, оказывается, бывает ничего. Сэм чувствует братову руку у себя на затылке, дыхание на щеке, чувствует, как крепко Дин сжимает его куртку в кулаке, не давая отстраниться. Сэм закрывает глаза и наслаждается моментом, мысленно прося, чтоб он длился вечно, но прекрасно зная, что он закончится, как только брат решит.
— И что это было? — спрашивает Сэм через мгновение и улыбается чуть смущенно, но довольно.
— Ты слишком громко думаешь, Сэмми, — говорит Дин, легонько ударяя указательным пальцем его по лбу, и аккуратно убирает упавшую на лицо прядь ему за ухо. — Надо было тебя как-то заткнуть. Рождественская ночь должна быть тихой.
Сэм хитро ухмыляется.
— Silent night, holy night, — тянет он, жутко фальшивя.
— О нет, — смеется Дин, — ты поешь ужасно.
— Может, заткнешь меня?
— Ты такой стервец, Сэмми, — выдыхает Дин ему в губы.
Сэм не успевает сказать, что он сволочь. Не успевает сказать, что любит его. Это все давно известно. Это все давно под кожей, в крови, в сердце.
Рождественская ночь звенит тишиной и бубенцами звезд. И все светло и ярко.
И они вместе.
Вместе до конца.
Заявка 30. Рождество у Бобби. Мальчишки в ссоре
О тишине, ссоре и Рождестве
— Поможешь, парень? — Бобби стряхнул с куртки иголки. Ёлка, которую он устанавливал черт знает сколько времени — потерял сноровку за столько лет непразднования Рождества — стояла наконец-то ровно в видавшей виды треноге: сейчас такие уже не делали. — Украшать надо. Хочешь посмотреть игрушки?
Сэм, робкий вихрастый семилетка, покинув свой наблюдательный пост за дверным косяком, несмело подошел ближе. Шерстяные носки, в которые были заправлены штанины пижамы, скрадывали шаги, и дом молчал по привычке, хотя Бобби думал, что все будет иначе: двое пацанов мал мала меньше — это ли не вечный источник шума? Ошибся. Мальчишки не разговаривали друг с другом: поссорились, видимо, еще до того, как Джон оставил их тут и укатил с невнятными объяснениями в Портленд две недели назад. Ладно хоть звонил регулярно. Дин в короткие минуты бесед с отцом кивал и отвечал односложно, вроде «Да, сэр», «Понял, сэр», «Сделаю, сэр», а потом отдавал трубку Сэму, который смущенно рассказывал, как им живется здесь. Про старые машины на заднем дворе. Про замерзший пруд и коньки. Про пирог, который испек дядя Бобби и который совсем немного не получился (Бобби с другого конца комнаты слышал Джонов смех! Вот сволочь!) Про всякие мелочи, которые, очевидно, бесили Дина, потому что он никогда не оставался слушать — выходил на улицу, спешно натянув ботинки и куртку, или поднимался наверх, где в сотый раз перелистывал журналы о ретро-автомобилях и хот-родах. Сэм, сказав в конце обязательное «Он хорошо присматривает, пап» и «Приезжай скорее, пап», аккуратно вешал трубку на рычаг, вставая на цыпочки, и плелся за братом. Во дворе Дин непременно поправлял ему шапку, завязывал шарф потуже и напяливал ненавистные варежки, высовывающиеся на резинках из рукавов куртки, в комнате — отдавал журналы с картинками получше и поярче, но молчал, и Сэм молчал тоже, копируя брата.
Маленькие упрямцы, думал Бобби и расстраивался, потому что надеялся, что в кои-то веки из дома уберется тишина, осадившая его после кончины Карен. Выстрел образовал вакуум — такое никакому физику не объяснить. По большей части Бобби был не против (для работы просто идеально!), но иногда накатывало странное чувство отсутствия не только звуков, но и всего мира вокруг, и это, безусловно, было одиночество. Поэтому, когда Джон привозил сыновей, Бобби радовался им как своим, хотя никогда сам не был отцом. Они разрушали заведенные порядки: перекладывали вещи, носились по дому, хлопая дверями, скрипя половицами, топая по ступенькам, строили шалаши и укрытия, стаскивая стулья в центр гостиной и споря, какой стороной класть одеяло сверху, шептались по ночам, обсуждая дневные проделки, а, когда он приходил, замирая на пороге строгой фигурой-руки-в-боки, притворялись, что спят, но стоило закрыть дверь, снова принимались болтать. Бобби казалось временами, что мальчишки, гостя у него, отрывались на всю катушку, но никогда не ввязывались в неприятности серьезнее разбитой тарелки или поцарапанной коленки. Бобби радовался смеху и гомону, ожившему дому, который потом неделю приводил в порядок, но это того стоило. Но сейчас все было не так. Чересчур тихо и напряженно. Поэтому Бобби принес ёлку, рассудив, что Рождество должно все исправить. Ведь все дети любят Рождество, так? Даже если дуются друг на друга.
— Это паровоз? — спросил Сэм, ткнув пальцем в одну из игрушек, переложенных ватой.
— Да, — кивнул Бобби. — Куда повесим?
— Сюда, — улыбнулся Сэм и зацепил петельку за ветку, но оглянулся: — Можно?
— Не вопрос, парень. — Бобби потрепал его по волосам. — Развешивай, как хочешь.
Сэм просиял и закрутился вокруг ёлки. Нижние ветки быстро заполнились красно-белыми стеклянными леденцами, миниатюрными санями Санты, снеговиками в разноцветных цилиндрах и шарами всех мастей, но верхние остались пустовать.
— Не достаю, — робко пробормотал Сэм, протягивая Бобби игрушку.
— Почему бы тебе не попросить брата, — прошептал тот, незаметно кивнув на Дина, который сидел на диване, загородившись старым выпуском «Бэтмена», и старательно делал вид, что не происходит абсолютно ничего интересного. Сэм вздохнул, повертел в руках красный автомобиль из папье-маше и, повернувшись на пятках к брату, повторил:
— Не достаю.
Дин цокнул и отложил комикс.
— Куда вешать? — осведомился он скупо, пока поправлял Сэму сбившуюся комом футболку под свитером, и забрал игрушку. — Повыше или пусть по луне едет?
— Это не луна! — возразил Сэм.
— Как будто ты знаешь, как выглядит луна, — буркнул Дин и прицепил автомобиль справа от желтоватого шара с темными выемками, которые напоминали кратеры.
— Знаю! — воскликнул Сэм и протянул следующую игрушку.
— А вот и нет.
— А вот и да!
— Ладно, — вдруг согласился Дин и, улыбнувшись, добавил: — Здесь не хватает леденцов. Как думаешь, Сэмми? Они еще есть?
Сэм порылся в коробке и пожал плечами: все стеклянные карамельные трости он уже развесил.
— Давай снимем отсюда, — предложил он, стаскивая леденец с нижней ветки. — Тут много.
— Отличная идея. Туда можно эльфа, а то он какой-то страшный.
— Может, это тролль? — задумчиво предположил Сэм, рассматривая действительно не очень симпатичного эльфа.
Бобби, разматывающий спутанную гирлянду, усмехнулся:
— Он просто старый, парни. Он мотался по ёлкам, когда вас еще на свете не было. Не мучьте старика.
— Извините, мистер Эльф, — прошептал Сэм и аккуратно повесил его на ветку. Дин сделал вид, что не слышал.
Вскоре игрушки закончились. Бобби зацепил несколько оставшихся шаров за самые верхние ветки, до которых даже Дин не дотянулся, и приладил гирлянду, надеясь, что никакая лампочка не перегорит раньше времени, вырубив все. Не перегорела — огни зажглись и засияли, переливаясь радугой. Сэм раскрыл рот и глядел восторженно.
— У нас никогда не было такой ёлки, — тихо пояснил Дин, становясь рядом с Бобби. — Ну, после мамы. Так что он, считай, не видел. Ну не то чтобы совсем не видел: ёлки в торговых центрах никто не отменял.
— А ты?
— Я? — Дин приподнял брови. — Ну я помню… немного. Я сажал ангела на верхушку. Папа меня поднимал, и я сажал.
— Хочешь сейчас? — спросил Бобби с улыбкой, выуживая из коробки фигурку ангела. Золоченый проволочный нимб чуть-чуть погнулся, и кружева платья пожелтели, но он все равно был красивым.
— Мне же не пять лет, — фыркнул Дин. — Пусть Сэмми…
— Как скажешь. — Бобби подхватил замершего Сэма на руки и вручил ему ангела. — Давай, парень, у тебя самая ответственная работа сегодня — возвестить приход Рождества.
— Возвестить? — прошептал Сэм непонятное слово.
— В смысле, чтоб Рождество было тут, — объяснил Дин, — нужно посадить ангела сверху.
Бобби кивнул. Безусловно, это было не совсем верно, если вспомнить предания… Хотя есть ли детям, которые радуются плешиватой ёлке, купленной в последний момент, и старым-престарым игрушкам, дело до древних историй? Нет, конечно.
Сэм, почти не дыша, торжественно усадил ангела на верхушку. Бобби подправил фигурке нимб пальцем, толкнув проволоку вправо.
— Дядя Бобби, а Санта придет?
— Нет, Сэмми, — ответил Дин, выразительно глянув на Бобби, — мы плохо себя вели. Поругались вон… Дулись.
— Ты дулся, — уточнил Сэм, и Бобби едва сдержался, чтоб не рассмеяться, таким нарочито-серьезным тоном это было сказано.
— О’кей, но ты первый начал.
— Нет, ты!
— Нет, ты!
— Так, парни, брейк! — Бобби махнул рукой, как рефери на ринге, и спустил Сэма на пол. — В Рождество нельзя ссориться и выяснять, из-за чего поругались в прошлый раз тоже, а раз Сэм усадил ангела – то все, Рождество в доме. Так что остыньте. Хотите пирога? Я срежу подгоревшие корки…
Дин, усмехнувшись, поплелся на кухню. Сэм вприпрыжку последовал за ним, топая, как все олени от Торнада до Рудольфа вместе взятые.
Бобби подумал, что надо бы найти подарки. Хоть его борода только начала седеть, а красный он не носил и дымоходам предпочитал двери, это не значило, что он не мог стать Сантой. Ради этих мальчишек можно было устроить маленькое счастливое Рождество. Они заслужили. Все они.
Зимние или околозимние истории
Заявка 8. Уже взрослый Сэм повторят для Дина запуск фейерверков
Последнее воскресенье ноября
Последнее воскресенье ноября выдалось снежным. Придя на место, Дин подумал, что они попали в дурацкий стеклянный шар, который хорошенько встряхнули. Тихий снегопад выбелил землю и деревья, куртки и волосы. Крупные снежинки кружились неспешно: некуда торопиться, парни, совершенно некуда. Дин даже согласился с этим и, остановившись, втянул в себя студеный воздух ночи, родившейся в декабре, но пришедшей в ноябрь просто так, от нечего делать, и холод притащился за ней — он всегда за ней таскался, на самом деле. Дин, глянув на Сэма, велел ему застегнуть куртку — еще не хватало слушать потом братово хлюпанье носом.
— У меня руки заняты, — сказал Сэм, кивнув на коробки: он позаботился о том, чтобы Дин не узнал, что в них, хотя тот допытывался всю дорогу, мол, нас же не посадят за это, Сэмми. Прикалывался, конечно: список их правонарушений давно стал таким длинным, что сошел бы за том «Американы».
— Как маленький, ей-богу, — проворчал Дин, двигая ползунок застежки-молнии вверх, к Сэмову подбородку. — Будто это я простужаюсь от каждого ветерка.
— Не бурчи, — улыбнулся Сэм. — Лучше постой-ка здесь.
— Зачем это?
— Увидишь, — лукаво кинул Сэм через плечо, быстро уходя вперед.
— Э-э… ладно, — выдохнул Дин ему вслед. Облачко пара вырвалось изо рта и растопило несколько слишком медлительных снежинок. Дин засунул руки в карманы: пальцы закоченели, и у Сэма, который распаковывал коробки, доставая из них длинные свертки и вытыкая их в снег, наверняка тоже. Как пить дать, заболеет, а ему — возиться, бульон варить, температуру мерить и, чего доброго, тащить в больничку. Как всегда: что в три, что в тридцать.
Сэм возвращался бегом и успел встать рядом с братом, как раз, когда первая ракета вылетела и взорвалась ярко-красными огнями, оглушительно рассыпавшись шаром.
— Что?.. — прошептал Дин, заворожено глядя, как новые и новые заряды фейерверка вспыхивают многотысячными разноцветными искрами то выше, то ниже, будто кто-то небрежно разбрызгивал краску. Дин вспомнил, что Сэм в детстве рисовал так, ударяя две кисточки друг о друга, — брызги хаотично заполняли лист, и это называлось «салют».
— Не Четвертое июля, конечно, — сказал Сэм, смотря на результаты своих трудов, — но вроде тоже ничего.
— Красиво, — оценил Дин. — В честь чего это ты так расстарался, Сэмми?
— Ну… — замялся тот и смущенно опустил голову, — сегодня День матери. А ты… Ну короче, я подумал, почему бы не запустить фейерверк по этому поводу.
Дин усмехнулся. Заряды раскрашивали темноту еще несколько секунд, но закончились, и в наступившей тишине слова прозвучали громко.
— Я твой брат, а не мама.
— Ты понял.
Конечно, он понял и был благодарен — даже чуточку тронут, по правде, хотя никогда не считал себя сентиментальным, никогда не считал, что делает что-то из ряда вон выходящее, ради Сэма. Просто так вышло, что он его вырастил — только и всего.
— Пойдем, сынуля, — улыбнулся Дин и толкнул брата в плечо, — холод собачий.
— У меня еще бенгальские огни есть, — не унимался Сэм. — Зажжем, может быть?..
— Оставь до Рождества, — отмахнулся Дин и потащил его к машине, схватив за рукав. — Погреешь ноги, как вернемся. Задубел, я же вижу.
— Да, мамочка.
Дин цокнул и прибавил шагу, но не обиделся.
На правду не обижаются.
Заявка 21. Дин превращается в пса. Сэм не знает
Пес
Будучи подростком, Сэм считал, что люди в друзья ну никак не годятся. Некоторые из них называли его странным, другие — тихоней, но абсолютное большинство — новичком, а это было сродни приговору: никакой дружбы с новенькими, они наказываются одиночеством, издевками и обедами за столом в углу. Поэтому, сбежав однажды, Сэм первым делом завел собаку (вот уж кому до лампочки новичок ты или нет) – золотистого ретривера Боунза, который увязался за ним случайно. Похоже, пес потерялся: был слишком ласковым и чистым для бродячего, — но Сэм, даже не подумав искать хозяев, оставил его себе, и это были лучшие две недели одиночества, на самом деле. Сэм впервые чувствовал, что его любят просто так — не за успехи в стрельбе или отличные отметки, не за послушание или умение придумывать для отца исключительно правдивые истории о том, как они с Дином проводили время вместе, даже если это было не так, а просто — из-за верности. Мелким был — мало что понимал.
Дин, напротив, собак не любил категорически, говорил, что они воняют и грызут все подряд, да и как ухаживать за ними, практически каждодневно находясь в дороге? Ясное дело — никак. А что касается одиночества, так Дин — тогда казалось — никогда им не страдал. Появляясь на новом месте, он стремительно обрастал знакомыми и приятелями, в старших классах — еще и девчонками и даже мог крутить романы одновременно с несколькими, и каждая из них думала, что она единственная и неповторимая. Только много позже до Сэма дошло, что вся эта ненормальная тяга к связям была способом заполнить пустоту, зацепиться за кого-нибудь. Много позже до Сэма дошло, почему Дин не любил собак: сам был похож на них — такой же безвозмездно преданный, верный до последнего вздоха.
Пес пристал на улице. Сэм пару раз шикнул на него, мол, уходи, но тот ни в какую — останавливался, смотрел внимательно и грустно и продолжал трусить следом, постукивая когтями по асфальту.
— Ну и что с тобой делать? — вздохнул Сэм, присаживаясь перед псом — на вид молодой немецкой овчаркой — на корточки. Ошейник отсутствовал, но Сэм был уверен, что пес домашний: шерсть ластилась и, кажется, недавно вычесывалась. — Ты потерялся? — спросил он ласково. Пес ткнулся ему носом в ладонь и лизнул ее горячим шершавым языком. — Ну-ну, хороший мальчик. Пойдешь со мной? — Пес негромко и чуть ворчливо, что ли, гавкнул: я и так уже с тобой иду, дурак. Сэм усмехнулся. Дин его прибьет, конечно, но не оставлять же пса на улице — ночи сейчас холодные, январь как-никак. — Ладно, бродяга, — Сэм выпрямился и оттер влажную ладонь о джинсы, — обещай не безобразничать, а то есть один товарищ, который нас обоих за дверь выставит, если что.
Пес рыкнул, тряхнул головой и отбежал вперед на пару футов, но остановился, оглянувшись: ты идешь или нет?
— Вечно тебя ждать приходится, Сэмми, — пробубнил Сэм себе под нос, передразнив брата, и едва сдержал смех: слишком уж взгляд пса был похож на Динов взгляд-для-супермедленного-младшего-брата. Если бы Дин узнал, что он сравнивал его с собакой, дал в морду точно. Хорошо, что его здесь нет. Пес утвердительно гавкнул.
В мотеле Дина тоже не оказалось, хотя он ушел даже раньше, как сказал, поговорить с одной дамочкой, свидетельницей по делу. Сэм не исключал, что сейчас брат с этой самой дамочкой, которая, судя по фотке, была как раз во вкусе Дина, уже лежали и творили разврат. В присутствии хорошеньких женщин Дин мог думать только «нижним» мозгом.
Пес, войдя в номер, ловко перескочил через соляную дорожку, не нарушив ее, принюхался и чихнул. В номере, действительно, воняло чем-то непонятным, что постоянно щекотало ноздри. Дин тоже чихнул, когда они только въехали сюда, и чихал всякий раз, когда возвращался с улицы.
— Будь здоров, — сказал Сэм и хотел, было, потрепать пса за ухом, но тот вывернулся и недовольно заворчал: личное пространство, чувак. — Не любишь, когда трогают, да?
Пес ударил пол лапой, мол, да, и прыгнул на кровать, ближнюю ко входу, развалившись на ней как хозяин.
— О нет, только не сюда! — вскрикнул Сэм, ухватил пса за шкирку, за что ему чуть не откусили руку, и спихнул с кровати. — Это койка собаконенавистника, дружок. Можешь лежать на моей, если хочешь, а на эту не лезь. Ты понял? — спросил он строго, а потом повторил, указав на Динову кровать: — Сюда нельзя. Ясно?
Пес посмотрел на него, как на придурка, ей-богу, поклацал зубами и забрался на соседнюю кровать, комкая покрывало. Сэм прилег рядом, поставив на колени ноутбук. С собакой или без, у него была работа — ведьма, очевидно, — которую нужно завершить. Сэм переходил с сайта на сайт: прочитал о ритуалах превращения, о традициях шаманства манси, о животном магнетизме, о животных в неволе, о способах дрессировки волков, о способах дрессировки полицейских собак, об овчарках и рационе их питания — и понял, что совершенно отклонился от темы. Пес лежал смирно, опустив голову на лапы. Дин не объявлялся.
Сэм позвонил ему, но наткнулся на автоответчик, который бодро проинформировал, что это Дин, что он занят сейчас и вообще «оставь сообщение, чувак, и я перезвоню». Сэм набрал второй братов номер, но тот и вовсе молчал, мол, абонент вне зоны действия сети, все дела.
— Ну и черт с тобой, — пробормотал он и выкинул телефон на кровать. Пес обнюхал его, подвинул к себе лапой и заскулил. — Что такое? В чем проблема, приятель? Есть хочешь?
Пес гавкнул и завилял хвостом, кажется, позабыв о телефоне, на который грустно глядел секунду назад. Сэм улыбнулся, когда пес пошел за ним на кухню и путался под ногами, пока он наливал воду в салатницу и потрошил свои сэндвичи, расценив, что курица будет полезней непонятной котлеты из бургеров. Пес с недоверием посмотрел на куриное мясо на мотельной тарелке, а потом на него: это что, еда, чувак? — но, тем не менее, съел, чавкая. Сэм украдкой погладил его между ушами, пока он лакал из импровизированной миски. Пес почувствовал, конечно, прекратил пить на мгновение, но потом продолжил: ладно уж, гладь, я не против.
Спать улеглись вместе. Пес выпихнул Сэма на край кровати ближе к стене, а сам растянулся слева, широко зевнув.
— Сволочь, — буркнул Сэм, и пес беззлобно рыкнул в ответ, толкнув его носом в плечо. Сэм поворочался немного, укладываясь поудобнее, — умостился в итоге на животе, одной рукой обняв подушку, а другой — пса, который был убаюкивающе-теплым и мягким. Сон пришел быстро и легко, и Сэм с радостью скользнул в него, уверенный, что он в кои-то веки не будет комаром. — Спокойной ночи, Дин, — прошептал он и уснул, так и не поняв, какую глупость сморозил.
Открыв глаза утром, Сэм обнаружил, что пес проснулся раньше него, но лежал рядом и терпеливо ждал его пробуждения. Еще Сэм обнаружил, что зарылся пальцами в шерсть на холке и держал что-то, спрятанное в густом подшерстке.
— Что это у тебя, приятель? — Он сел на кровати, не отнимая руки, и пес поднялся следом. Сэм нащупал шнурок, плотно обхватывающий собачью шею, — стало быть, есть ошейник? — и, подсунув под него ладонь, провел до грудины, выпутывая из шерсти кулон: рогатый божок был горячим. — Что? Я не… — промямлил Сэм. Пес внимательно смотрел на него, чуть наклонив голову: ну давай, врубайся уже, умник. У Сэма перехватило дыхание: чертова ведьма! — Дин? — неуверенно спросил он, надеясь, что ошибся.
Пес залаял, вскакивая и топчась на кровати: ну и тормоз же ты, Сэмми.
***
Дин проходил псом еще неделю.
Ведьма, оказавшаяся действительно очень милой девушкой, сказала, что Дина она расколдовывать не будет, потому что он это заслужил за свой «кобелизм». Да-да, так и сказала — за «кобелизм». Когда Сэм пригрозил ей пушкой, а Дин облаял с ног до головы, Сэм лишился этой самой пушки, отлетевшей в угол комнаты по мановению ведьминой руки, а Дин заскулил и зачесался, как будто на него полчище блох накинулось.
— Послушайте, парни, — серьезно проговорила она, складывая руки на груди, — я знаю, что вы охотники и приехали в город, потому что старуха Пруденс свихнулась, но я-то тут при чем? Вам дальше по улице.
— Но его, — Сэм указал на брата, который неистово грыз себе лапу, выискивая блох, — в собаку превратила. Не могла бы ты…
Ведьма вздохнула и шевельнула пальцами. Дин заскулил и прибился к Сэму, который успокаивающе похлопал его по боку.
— У нас бы с ним все получилось, если бы он не был таким… эм… наглецом.
— Вот как?
— Ага, — кивнула ведьма. — Заклятие рассеется через семь дней, а пока пусть бегает. — Она сходила в комнату и притащила мешок, в который неаккуратно были затолканы Диновы вещи. — И шмотки его забери — мне чужого не нужно. Пруденс живет на Лейн-стрит, 104, можешь не благодарить. — Ведьма впихнула пакет Сэму и выставила за порог, но, прежде чем захлопнуть дверь у него перед носом, добавила: — Не смей больше заявляться ко мне – не то и тебя превращу в кого-нибудь.
— Да, мэм, — глядя на матовое стекло входной двери, пробормотал Сэм, хотя ведьма внешне была едва ли старше него.
В следующий вторник Сэм проснулся от того, что ему холодно. Слева не было никого привычно-горячего и мягкого. Он даже пошарил рукой по кровати и расстроился немного, на самом деле, когда услышал насмешливое и едкое:
— Меня потерял, дружок?
Сэм повернул голову: Дин сидел за столом, закинув на него ноги, жевал какое-то не поддающееся определению скопление канцерогенов и был таким обычным, будто не гонялся за голубями и не обнюхивал столбы прошлым вечером, когда они ходили на прогулку.
— Что? Хоть пожрать нормально, — проговорил с набитым ртом Дин, — ты же меня не кормил.
— Для собак вредно…
— Я не собака!
— Но был!
Дин молча прожевал бургер и бросил брату завернутый сэндвич с курицей, который шлепнулся на одеяло.
— Держи, а то все запасы на меня спустил.
— Спасибо, — усмехнулся Сэм и сполз с кровати, потирая сонные глаза.
— Ну что, сбылась мечта, да?
— В смысле?
— Ну ты всегда хотел собаку. В детстве на все праздники канючил. Пап, ну пап, купи собаку. Хочу щенка-а-а, — передразнил Дин тоненьким голоском и изобразил, будто хнычет. Сэм кинул в него подушкой, тот поймал ее на подлете и отправил обратно.
— Я просто хотел, чтобы у меня был друг, только и всего, — ответил Сэм, уклоняясь.
Дин хмыкнул.
— О’кей, тогда я был хорошим другом?
— Самым лучшим, — серьезно сказал Сэм, подошел и, неловко наклонившись, обнял брата за шею. — Тогда и сейчас.
Дин улыбнулся и похлопал его по спине.
— Только не называй меня больше «дружком», ладно? И спать я с тобой не буду. А за ухом можешь чесать, если хочешь.
— Сволочь, — выдохнул Сэм, смеясь.
— Что? — возмутился Дин. — Это приятно, стервец!
Заявка 27. Взрослые Дин и Сэм лепят снеговика
О силе искусства и основательности
Лепка снеговика — дело основательное. Здесь имеет значение множество факторов, главные из которых — настроение и снег.
Настроение особенно важно, если ты мужик и если тебе за тридцать. Потому что, когда шестифутовая детина ни с того ни с сего выходит катать снежные шары без причины, это по меньшей мере странно, по большей — психиатрическое расстройство. А так сказал, что у тебя НАСТРОЕНИЕ — и море по колено. Точнее, снег, конечно. Он, кстати, должен быть… Хотя нет, старые мастера всегда держат при себе свои секреты.
Проснувшись рано, Дин понимает, что да — оно. Тихо одевается, тихо выпивает чашку кофе и съедает тост, собирает все необходимое (от морковки, купленной Сэмом для салата, до мачете) и выскальзывает на улицу, неслышно поднявшись по кованым ступенькам бункера. Трехдневная метель навалила самого что ни на есть подходящего снега. Дин, бросив сумку с декором на землю, оценивает масштаб снежной целины — идеально! — и лепит маленький комок, с которого начнется искусство. Минут через сорок комок превращает с шар внушительных размеров, еще через полчаса к нему добавляется другой — поменьше, но все равно здоровенный. Дин, пыхтя, втаскивает его на первый шар, аккуратно сглаживает пальцами стык. Это будет шедевр! Верх снеговикостроительного искусства!
Дин стаскивает зубами перчатку: дальше тонкая работа. Он делает выемку в нижней трети шара-головы, умышленно отклоняясь от середины чуть вправо. Достает морковку и втыкает ее по центру. Две зеленые крышечки от пивных бутылок занимают место глаз. Дин отходит назад, проверяя симметрию: ровно, но глаза мелковаты — добавляет еще по две крышечки к каждому. Любуется. Довольно кивает. Притаскивает ветки, к одной из которых скотчем приматывает мачете, и вставляет вместо рук, направляя определенным образом: с мачете — вперед, без — вверх. Это гениально! Просто гениально! Дин увенчивает снеговичью голову кастрюлей, словно боевым шлемом, и быстро, но так же старательно скатывает нового снеговика: здесь работы мало — он почти вдвое меньше первого.
Дин использует все те же зеленые крышечки для глаз, немного расстраиваясь, что производители не сильно запариваются с оттенками, вылепляет смущенную улыбку и морковку вставляет под углом, наклонив вниз. К двум тонким веткам прикручивает мобильник и втыкает их высоковато, так, чтобы морковка касалась дисплея. Последние штрихи: мочало — на голову, полосатый шарф — на шею. Готово! Да Пигмалион со своей костлявой Галатеей обзавидуется!
— Вот ты где, — сонно говорит Сэм и плотнее запахивает расстегнутую куртку, накинутую поверх мятой футболки. Низ пижамных штанин собирается складками над зимними ботинками. — Господи боже, это еще что такое?!
— Это искусство, Сэмми, — менторским тоном произносит Дин и довольно улыбается.
Сэм окидывает взглядом снеговиков. Один огромный, другой крохотный. Один, кажется, орет благим матом, аж рот перекосило, и размахивает мачете, другой — нелепый, уткнувшийся морковным носом в телефон.
— Ты не староват для такого?
— У меня НАСТРОЕНИЕ, — многозначительно отвечает Дин.
— А-а, — тянет Сэм и закатывает глаза. — И что это значит?
— Ну ты даешь, — фыркает Дин обиженно и кивает на большого снеговика: — Это я. Призываю в бой своего мелкого братца-зубрилу, которому гаджеты дороже хорошей драки и девчонок.
Сэм с недовольной миной смотрит на снеговика-крошку, который, действительно, стоит чуть позади и как будто должен следовать за громилой. Телефон кажется подозрительно знакомым.
— Подожди-ка. — Сэм хлопает по карманам куртки — пустые. — Это что, мой телефон? Ты спер мой телефон, Дин?! — восклицает он возмущенно.
— Ради искусства, Сэмми, — смеется тот и ловко уворачивается от снежка, по широкой дуге летящего ему в голову. Снежок сбивает кастрюлю, нарушая идеальную композицию.
— Ну все! — отрезает Дин грозно и получает снежком в ухо. — Эй, в ухо-то зачем! Хочешь войны, стервец?!
— Сволочь! — кричит Сэм, собирая снег с перил и прикидывая, сойдут ли они за укрытие.
Снежковая война — дело основательное…
Всякая всячина
Заявка 17. Дин без наркоза отпиливает Сэму конечность, по его мнению, лишнюю
Операция
— Нет, пожалуйста, — просит Сэм и вжимается в кресло. Веревки, перехватывающие грудь, впиваются в кожу. — Ты не обязан этого делать. Дин, прошу тебя!
— Не обязан, — отвечает тот, ухмыляясь. Сэм замечает ненормальный лихорадочный азарт в братовых глазах и понимает, что не смог бы уйти, даже если бы у него были целы обе ноги. Дин улыбается шире и любовно проводит пальцем по лезвию. — Но сделаю. Я так давно ждал.
— Но в этом же нет совершенно никакой необходимости! — восклицает Сэм и на секунду теряет брата из виду, когда тот разворачивает белоснежную простыню и накрывает его, словно они собрались играть в гребаную операцию.
Дин смеется и явно наслаждается происходящим. Лезвия блестят в свете ламп.
— Твои конечности, Сэмми, слишком длинные. Пришло время это исправить.
— Что я тебе сделал? — Вопрос, безусловно, риторический, но все равно звучит жалко. — За что ты так со мной?
Дин наклоняется близко — Сэм чувствует дыхание на щеке — и вкрадчиво произносит:
— Обещаю, больно не будет.
— Иди к черту! — выплевывает Сэм, и Дин снова хохочет и исчезает за спиной. — Тебе повезло, сволочь, что я сломал ногу! Иначе бы…
— Угрожаешь? — интересуется Дин. — Что ж, тогда отрежу больше, чем собирался.
— Боже…
Сэм слышит звук сомкнувшихся лезвий и видит упавшую на пол прядь волос.
Операция «Стрижка» проходит гладко.
Заявка 23. Сэмов телефон немного одушевился и засыпает Дина смс-ками с комплиментами, заигрываниями, подкатами (наше с Леной совместное творчество)
«Как делишки, красавчик?»
Дин потер глаза и перечитал сообщение. Дважды. Не помогло. Телефон вновь тренькнул.
«Игноришь меня?»
Дин слышал интонацию, с которой это было сказано – о’кей, написано, – и обиженный смайлик служил отличным подтверждением. Дин взял себя в руки и набрал ответное СМС.
«Сэм, я знал, что ты баба, но не до такой же степени».
Телефон почти мгновенно звякнул: проявилось братово умение печатать сообщения с космической скоростью, не иначе.
«Помнишь, как ты взял меня без разрешения? У тебя такие крепкие руки».
Дин задохнулся – слова закончились и цензурные выражения тоже. Единственное, на что его хватило, было:
«Взял меня, дурашка. Но сперва из могилы вытащил – так отважно. Ты был таким горячим».
Смайлики сердечки прыгали у Дина перед глазами, и его реально бросило в жар то ли от смущения, то ли гнева. Он с остервенением нажал на единицу – Сэмов номер на быстром наборе, – но напоролся на автоответчик, что не помешало надиктовать ему краткое, но емкое сообщение.
– Ты охуел? Что за бред ты несешь? Ты где? Что происходит?
Через секунду пришло новое СМС.
«Обожаю, когда твой голос звучит во мне. Я буквально отключаюсь, когда слышу его. Ты потрясающий».
«Знаешь, чего я хочу? Еще раз оказаться рядом с твоей задницей, как в Колорадо. Незабываемо».
Дин, красный, как рак, прокрутил в памяти, что, собственно произошло в Колорадо. А там, блять, ничего не произошло! Сэма нехило задело – он тащил его на себе. Не до зада было, короче. Может, в пробитой Сэмовой башке что-то помутилось, но не в его.
«О, нет. Я был целехоньким. Я помню все. Почему ты не помнишь? Это разбивает мне сердце».
Смайлик в виде разорванного пополам сердечка довершил картину. Дин схватил куртку и быстро поднялся по кованой лестнице бункера: происходила какая-то херня, и он не собирался с ней мириться. На верхней площадке он нос к носу столкнулся с Сэмом, который застыл на пороге с невинным и чуть озадаченным видом. Дин схватил его за грудки и толкнул к стене.
– Какого хрена?.. – пробубнил Сэм.
– У тебя хотел спросить, – процедил Дин и ткнул телефоном ему в лицо. – Может, объяснишь, что на тебя нашло?
– Чего? – не понял Сэм, все еще прижимая к себе пакет с покупками.
Телефон тренькнул.
«Это потому что я старый, да? Ты любишь свеженьких?»
– Фу, блин, – скривился Сэм, – избавь меня от своих секс-переписок. – Он прищурился. – «Старый»? Ты что, с мужиком…
В челюсть прилетело. Голова откинулась, и Сэм больно ударился затылком.
– Бля, какого?..
Дин отошел на пару шагов назад. Несколько раз вдохнул и выдохнул, успокаиваясь.
– Где твой телефон?
– Э-э… – протянул Сэм, держась за челюсть. Суть происходящего ускользала от него: он на десять минут отлучился за хлебушком, вернулся и получил по морде. Очень странно. – В комнате, на зарядке стоит. Да что стряслось?
– Ничего, – буркнул пунцовый до кончиков ушей Дин и стал спускаться по лестнице. Сэм поплелся за ним.
По пути в комнату Динов телефон оповещал о доставке СМС почти ежесекундно. В конце концов, Дина это доконало, и он вырубил мобильник.
– Прости, Сэмми, но я должен это сделать.
– Что?
– Это.
Дин отсоединил Сэмов смартфон от зарядки и разбил о стену, не побрезговав потоптаться на пластиковых осколках для пущей верности. Потом сгреб все в совок, выбросил в корзину и запалил. Сэм наблюдал за этим с открытым ртом и глазами, полными боли.
– Мой телефон… – простонал Сэм, чуть не плача.
– Куплю тебе новый. Не переживай, Сэмми, – натужно улыбнулся Дин и вышел из комнаты, оставив брата горевать в одиночестве.
Перед кончиной любвеобильный Сэмов смартфон успел отправить еще парочку СМС.
«О, да. Может, всунешь ее обратно?»
«Будь грубым! Обожаю это. Делай со мной, что хочешь».
Дин, вздохнув, разобрал свой мобильник, выкинул его от греха подальше – вдруг эта напасть заразная? – и зачем-то вымыл руки с антибактериальным мылом, серьезно раздумывая, не помыться ли ему полностью.
Сэм перестал с ним разговаривать, обидевшись и за челюсть, и за телефон.
Ночью Дин проснулся от кошмарного понимания, что в Колорадо засунул Сэмов смартфон в задний карман джинсов.
Как-то так. Не отрицаю, что меня понесло.
A.
Рождественские истории
Заявка 2. Охота на Санту, последствия
Служба доставки Санта-Клауса
Ветер свежий, да что там — холоднючий. У Дина волосы покрываются инеем, у Сэма превращаются в ледяной колтун — это было бы забавно, если бы не грозило двусторонней пневмонией им обоим. Дин одной рукой заматывается в шарф, который постоянно раскручивается обратно от бешеной скорости, на которой они летят. У Сэма только глаза видать, точнее защитные очки. Он как сноубордист или первооткрыватель Арктики. Дин как кучер в Центральном парке или как идиот — склоняется ко второму: только полный придурок мог придумать такую охоту. На Санту, блин! «Это же круто, Сэмми!» Идиот ты, Дин Винчестер!
— Тормози! — истово орет Сэм, чтобы перекричать ветер. — Франция! Франция!
Дин изо всех сил тянет поводья на себя. Олени — гигантские горячие существа — замедляются, ударяя копытами стылую высь и выпуская клубы пара из ноздрей.
— Порядок? — оборачивается Дин. — Не проскочили?
Сэм поднимает вверх большой палец, толстый из-за трех варежек, и с трудом подтаскивает к краю мешок, вытряхивая из него подарки, которые медленно планируют и разлетаются в стороны — каждый к своему дымоходу.
— Дальше! — громогласно командует Сэм.
— Ну, родимые! — кричит Дин, щелкая хлыстом. Олени срываются с места, взрывая клочки облаков. — Быстрее! И-и-ха!
Сэм за очками закатывает глаза: ковбой хренов. Довел бедного старика до сердечного приступа — теперь расхлебывай. Хо-хо-хо, блин! Добро пожаловать в службу доставки Санта-Клауса!
Заявка 15. Один из носков Дина оказался Заколдованным Рождественским Носком, и выяснил Дин это в самый неподходящий момент.
О Великом Проклятом Носке
Вернулся Дин с двумя стаканами кофе, пакетом с аляповатым логотипом местной бургерной, цветастым свертком, зажатым подмышкой, без одного кроссовка и жутко злой, судя по всему. Сэм вопросительно приподнял брови и даже закрыл крышку лэптопа: слишком уж интересно было, что приключилось с братом. Конечно, Сочельник — это жестокое время, когда все, кто не успел купить подарки, превращаются в монстров, похлеще вервольфов каких-нибудь, но, кажется, все равно не таких ужасных, чтобы отбирать у прохожих обувь. Да и почти убитый Динов кроссовок мало кому понравился бы, даже если его обернуть в самую дорогую упаковочную бумагу.
— Ты что, ботинок потерял? — спросил Сэм со смешком.
— Ха-ха, — скривился Дин, поставил кофе и пакет с бургерами на комод справа от двери, но с места не сдвинулся, лишь кинул брату сверток, сказав: — Вот мой ботинок.
— В смысле? — не понял Сэм, неловко поймав, очевидно, журнал — да точно, «Большие азиатские сиськи. Специальное издание». — Ты променял ботинок на порнуху?
— Мой ботинок превратился в порнуху, — закатил глаза Дин. — Выгляни в окно.
Сэм, вздохнув, отодвинул шторку, и все стало еще не понятней, чем было. На тротуаре через равные промежутки лежали подарки, такие, которые Сэм только в фильмах видел да на открытках — идеальные коробки разных размеров, завернутые в красивую бумагу и перетянутые лентами. Дорожка подарков начиналась — или заканчивалась? — у их двери и уходила вдаль, словно Санту похитила ведьма из «Гензель и Гретель» и бедному старику пришлось распотрошить свой мешок, чтобы быть найденным.
— А теперь объясни, Сэмми, какого хрена я стал Гуилфи [1] и где ты взял эти чертовы носки?!
— Носки? — переспросил Сэм, оборачиваясь.
— Ты тупой? — процедил Дин и прошелся по комнате, оставляя за собой след из подарков всех мастей. Маленькие и большие свертки возникали ниоткуда под звук рождественских бубенцов. — Мой носок проклят!
Сэм засмеялся, можно сказать даже, заржал, откинув голову назад и хлопнув в ладоши.
— У меня, между прочим, нога замерзла! Зима на дворе! — возмутился Дин, подхватил с пола ближайший пакет и швырнул им в брата. — Хватит ржать!
— Купил на распродаже в магазинчике в Миссури, — ответил Сэм, утирая слезы и поглаживая разболевшийся живот — реально не надо было так ржать. — Ты только глянь! — Он сорвал бумагу со свертка, шлепнувшегося рядом: внутри оказался теплый свитер, нейтральной темно-синей расцветки — никаких оленей и глупых рождественских надписей. — Крутой свитер. Спасибо, Дин.
— Благодари носок. Я тут не при чем, — буркнул тот, грустно подумав, что такой свитер точно стоит баксов двести и никогда не сравнится пеной для бритья, например, которую он приготовил для Сэма.
— Спасибо тебе, о, Великий Проклятый Носок, — сказал Сэм торжественно, изобразив, что преклоняется. Дин не сдержал улыбку. Это было абсурдно и прикольно одновременно: в кои-то веки у них нормальные подарки на Рождество. — Давай остальные посмотрим, что ли?
Дин молча дошел до стула, воплотив еще несколько подарков, положил ногу на стол так, чтобы ступня не касалась ничего, и разрешающе махнул рукой.
— Валяй.
— Вы очень добры, Ваше Носочнейшество, — фыркнул Сэм и сгреб подарки, хаотично разбросанные по комнате, в кучу.
— Если я буду шляться здесь, нас завалит, — резонно заметил Дин. — К тому же это все равно колдовство. Не надо им злоупотреблять.
Сэм кивнул и принялся открывать подарки, хотя, наверное, это надо было делать завтра утром. Дин задумчиво глянул на носок: может, он им и ёлку подгонит? — но отвлекся на вопли брата.
— Офигеть! Нет, это просто… Офигеть! — причитал тот, прижимая к себе книгу. — Нет, ты представляешь, какая она редкая? Переизданий не было, уже черт знает сколько времени. Да ее не найти нигде! Нет, ты представляешь?
— Не представляю, — улыбнулся Дин, такого детского восторга он уже давно не видел. Лет так с одиннадцати, когда мелкому досталась игрушечная пожарная машина, о которой он мечтал. В тот год отец расстарался: даже на охоту не свалил и подарки для них купил.
— Это, думаю, для тебя, — сказал Сэм, протягивая ему длинный нож со сложной чеканкой по лезвию.
— Ох ты ж… — выдохнул Дин, проверяя сбалансированность ножа на пальцах. — Красавец. Спасибо, Носочек.
— Он уже Носочек? — иронично поинтересовался Сэм. Дин только усмехнулся и махнул рукой, мол, отстань, Сэмми.
В полночь Носочек, или Великий Проклятый Носок, совсем распоясался: творил подарки, даже не прикасаясь ни к чему — рядом с Дином образовалась внушительная куча свертков, в которых обнаружилось все от электрической бритвы до годового купона на техобслуживание в автомастерской. Ёлку, кстати, тоже сотворил — полностью украшенную, сияющую разноцветными огнями гирлянды. И эгг-ног. И рождественский стол, от вида которого у братьев потекли слюнки и заурчали животы.
— Слушай, чувак, — обратился Дин к носку втихаря, пока Сэм разделывал гуся и разливал эгг-ног, — ты одноразовый?
Носок зазвенел призрачными бубенцами и родил еще один подарок — плоский сверток в простой крафт-бумаге, завязанный красной лентой. Он шлепнулся на гору сверху, и Дин успел подхватить его прежде, чем он скатился вниз. Под бумагой оказалась рамка с фотографией: они с Сэмом стояли вместе, положив руки друг другу на плечи, и смотрели в кадр, а не как обычно в сторону, будто их сняли случайно. Дин не помнил, чтобы они фотографировались так, потому что этого, скорее всего, не происходило никогда. Носок постарался.
— Вот за это особенное спасибо, чувак, — прошептал Дин, вытащил снимок и спрятал в карман. Сэм передал ему тарелку с куском ароматного поджаристого гуся и бокал с эгг-ногом.
— Ну, с Рождеством, что ли? — как-то неуверенно сказал он.
— С Рождеством, Сэмми, — отсалютовал бокалом Дин.
Они выпили и съели все, что приготовил для них Великий Проклятый Носок, послушали рождественские гимны и песни Синатры, которые, кажется, доносились из Диновой пятки на правой ноге, и, в общем-то, поняли, что это лучшее Рождество за долгие годы, немного странное, конечно, но все равно славное, как ни крути.
— Завтра поедем в Миссури, — сообщил Дин, откинувшись на стуле, с которого был не в состоянии встать, потому что объелся, — в тот магазин, где ты купил носки.
— Решил начать работать без каникул? Не похоже на тебя, — хмыкнул Сэм. — Да и не думаю, что хозяин в курсе…
— Не, — перебил его Дин, — посмотрим, какие у них еще есть носки. Впереди много праздников.
Сэм засмеялся. Носок, звякнув невидимыми бубенцами, запел «Jingle Bells».
–––––––––
[1] Гуилфи — один из эльфов на фабрике Санта-Клауса из французско-канадского мультипликационного минисериала «Таинственный мир Санта-Клауса».
Заявка 16. Рождество на двоих. Глинтвейн, снег, поцелуи
Вместе
Так уж выходило всегда, что Рождество они либо не отмечали, потому что закрутились в каком-нибудь запутанном деле, или лежали в разных больничных палатах, или разругались в пух и прах, или черт знает что еще, либо праздновали вдвоем, потому что, по правде, оба быстро уставали от посторонних, которых в их жизни было предостаточно. Первая часть семейного девиза гласила: «Спасать людей», — а люди, как известно, требовали уйму внимания, но ничего не попишешь — такая работа. Сэм лишь недавно признался себе, что ничего не стал бы менять: ни охоту, ни ночевки в непонятных мотелях, ни вечные переезды, ни такое Рождество — маленькое, камерное, очень тесное, умещающееся в одно слово, которое ему нравилось до одури: вместе.
Вместе против всего мира. Вместе и в радости, и в горести. Вместе под невозможным звездным небом Северной Дакоты сейчас. Сэм не загадывает желаний, не смотрит на звезды — глядит украдкой на Дина, который стоит рядом, молодой и счастливый, в смешном рождественском шарфе, но в распахнутой куртке — и в этом весь он: противоречивый, бесшабашный, до боли родной. Сэм знает его наизусть, знает каждую морщинку в уголках глаз, каждую трещинку на губах, каждый дюйм тела — все давно изучено, вбито на подкорку, вбито под кожу. Сэм любит его, что бы это ни значило, чем бы это ни казалось. Любит правильно неправильно и неправильно правильно. Любовь — очень сложная простая вещь.
— Достало, — говорит вдруг Дин, поворачивается и, притянув Сэма к себе, целует. Дин пахнет глинтвейном, который они выпили вместе, прежде чем выйти в густую севернодакотскую ночь, и апельсином, ломтиком которого он закусил, выловив его пальцами из высокого стакана и посмеявшись над тем, что девчачья выпивка тоже, оказывается, бывает ничего. Сэм чувствует братову руку у себя на затылке, дыхание на щеке, чувствует, как крепко Дин сжимает его куртку в кулаке, не давая отстраниться. Сэм закрывает глаза и наслаждается моментом, мысленно прося, чтоб он длился вечно, но прекрасно зная, что он закончится, как только брат решит.
— И что это было? — спрашивает Сэм через мгновение и улыбается чуть смущенно, но довольно.
— Ты слишком громко думаешь, Сэмми, — говорит Дин, легонько ударяя указательным пальцем его по лбу, и аккуратно убирает упавшую на лицо прядь ему за ухо. — Надо было тебя как-то заткнуть. Рождественская ночь должна быть тихой.
Сэм хитро ухмыляется.
— Silent night, holy night, — тянет он, жутко фальшивя.
— О нет, — смеется Дин, — ты поешь ужасно.
— Может, заткнешь меня?
— Ты такой стервец, Сэмми, — выдыхает Дин ему в губы.
Сэм не успевает сказать, что он сволочь. Не успевает сказать, что любит его. Это все давно известно. Это все давно под кожей, в крови, в сердце.
Рождественская ночь звенит тишиной и бубенцами звезд. И все светло и ярко.
И они вместе.
Вместе до конца.
Заявка 30. Рождество у Бобби. Мальчишки в ссоре
О тишине, ссоре и Рождестве
— Поможешь, парень? — Бобби стряхнул с куртки иголки. Ёлка, которую он устанавливал черт знает сколько времени — потерял сноровку за столько лет непразднования Рождества — стояла наконец-то ровно в видавшей виды треноге: сейчас такие уже не делали. — Украшать надо. Хочешь посмотреть игрушки?
Сэм, робкий вихрастый семилетка, покинув свой наблюдательный пост за дверным косяком, несмело подошел ближе. Шерстяные носки, в которые были заправлены штанины пижамы, скрадывали шаги, и дом молчал по привычке, хотя Бобби думал, что все будет иначе: двое пацанов мал мала меньше — это ли не вечный источник шума? Ошибся. Мальчишки не разговаривали друг с другом: поссорились, видимо, еще до того, как Джон оставил их тут и укатил с невнятными объяснениями в Портленд две недели назад. Ладно хоть звонил регулярно. Дин в короткие минуты бесед с отцом кивал и отвечал односложно, вроде «Да, сэр», «Понял, сэр», «Сделаю, сэр», а потом отдавал трубку Сэму, который смущенно рассказывал, как им живется здесь. Про старые машины на заднем дворе. Про замерзший пруд и коньки. Про пирог, который испек дядя Бобби и который совсем немного не получился (Бобби с другого конца комнаты слышал Джонов смех! Вот сволочь!) Про всякие мелочи, которые, очевидно, бесили Дина, потому что он никогда не оставался слушать — выходил на улицу, спешно натянув ботинки и куртку, или поднимался наверх, где в сотый раз перелистывал журналы о ретро-автомобилях и хот-родах. Сэм, сказав в конце обязательное «Он хорошо присматривает, пап» и «Приезжай скорее, пап», аккуратно вешал трубку на рычаг, вставая на цыпочки, и плелся за братом. Во дворе Дин непременно поправлял ему шапку, завязывал шарф потуже и напяливал ненавистные варежки, высовывающиеся на резинках из рукавов куртки, в комнате — отдавал журналы с картинками получше и поярче, но молчал, и Сэм молчал тоже, копируя брата.
Маленькие упрямцы, думал Бобби и расстраивался, потому что надеялся, что в кои-то веки из дома уберется тишина, осадившая его после кончины Карен. Выстрел образовал вакуум — такое никакому физику не объяснить. По большей части Бобби был не против (для работы просто идеально!), но иногда накатывало странное чувство отсутствия не только звуков, но и всего мира вокруг, и это, безусловно, было одиночество. Поэтому, когда Джон привозил сыновей, Бобби радовался им как своим, хотя никогда сам не был отцом. Они разрушали заведенные порядки: перекладывали вещи, носились по дому, хлопая дверями, скрипя половицами, топая по ступенькам, строили шалаши и укрытия, стаскивая стулья в центр гостиной и споря, какой стороной класть одеяло сверху, шептались по ночам, обсуждая дневные проделки, а, когда он приходил, замирая на пороге строгой фигурой-руки-в-боки, притворялись, что спят, но стоило закрыть дверь, снова принимались болтать. Бобби казалось временами, что мальчишки, гостя у него, отрывались на всю катушку, но никогда не ввязывались в неприятности серьезнее разбитой тарелки или поцарапанной коленки. Бобби радовался смеху и гомону, ожившему дому, который потом неделю приводил в порядок, но это того стоило. Но сейчас все было не так. Чересчур тихо и напряженно. Поэтому Бобби принес ёлку, рассудив, что Рождество должно все исправить. Ведь все дети любят Рождество, так? Даже если дуются друг на друга.
— Это паровоз? — спросил Сэм, ткнув пальцем в одну из игрушек, переложенных ватой.
— Да, — кивнул Бобби. — Куда повесим?
— Сюда, — улыбнулся Сэм и зацепил петельку за ветку, но оглянулся: — Можно?
— Не вопрос, парень. — Бобби потрепал его по волосам. — Развешивай, как хочешь.
Сэм просиял и закрутился вокруг ёлки. Нижние ветки быстро заполнились красно-белыми стеклянными леденцами, миниатюрными санями Санты, снеговиками в разноцветных цилиндрах и шарами всех мастей, но верхние остались пустовать.
— Не достаю, — робко пробормотал Сэм, протягивая Бобби игрушку.
— Почему бы тебе не попросить брата, — прошептал тот, незаметно кивнув на Дина, который сидел на диване, загородившись старым выпуском «Бэтмена», и старательно делал вид, что не происходит абсолютно ничего интересного. Сэм вздохнул, повертел в руках красный автомобиль из папье-маше и, повернувшись на пятках к брату, повторил:
— Не достаю.
Дин цокнул и отложил комикс.
— Куда вешать? — осведомился он скупо, пока поправлял Сэму сбившуюся комом футболку под свитером, и забрал игрушку. — Повыше или пусть по луне едет?
— Это не луна! — возразил Сэм.
— Как будто ты знаешь, как выглядит луна, — буркнул Дин и прицепил автомобиль справа от желтоватого шара с темными выемками, которые напоминали кратеры.
— Знаю! — воскликнул Сэм и протянул следующую игрушку.
— А вот и нет.
— А вот и да!
— Ладно, — вдруг согласился Дин и, улыбнувшись, добавил: — Здесь не хватает леденцов. Как думаешь, Сэмми? Они еще есть?
Сэм порылся в коробке и пожал плечами: все стеклянные карамельные трости он уже развесил.
— Давай снимем отсюда, — предложил он, стаскивая леденец с нижней ветки. — Тут много.
— Отличная идея. Туда можно эльфа, а то он какой-то страшный.
— Может, это тролль? — задумчиво предположил Сэм, рассматривая действительно не очень симпатичного эльфа.
Бобби, разматывающий спутанную гирлянду, усмехнулся:
— Он просто старый, парни. Он мотался по ёлкам, когда вас еще на свете не было. Не мучьте старика.
— Извините, мистер Эльф, — прошептал Сэм и аккуратно повесил его на ветку. Дин сделал вид, что не слышал.
Вскоре игрушки закончились. Бобби зацепил несколько оставшихся шаров за самые верхние ветки, до которых даже Дин не дотянулся, и приладил гирлянду, надеясь, что никакая лампочка не перегорит раньше времени, вырубив все. Не перегорела — огни зажглись и засияли, переливаясь радугой. Сэм раскрыл рот и глядел восторженно.
— У нас никогда не было такой ёлки, — тихо пояснил Дин, становясь рядом с Бобби. — Ну, после мамы. Так что он, считай, не видел. Ну не то чтобы совсем не видел: ёлки в торговых центрах никто не отменял.
— А ты?
— Я? — Дин приподнял брови. — Ну я помню… немного. Я сажал ангела на верхушку. Папа меня поднимал, и я сажал.
— Хочешь сейчас? — спросил Бобби с улыбкой, выуживая из коробки фигурку ангела. Золоченый проволочный нимб чуть-чуть погнулся, и кружева платья пожелтели, но он все равно был красивым.
— Мне же не пять лет, — фыркнул Дин. — Пусть Сэмми…
— Как скажешь. — Бобби подхватил замершего Сэма на руки и вручил ему ангела. — Давай, парень, у тебя самая ответственная работа сегодня — возвестить приход Рождества.
— Возвестить? — прошептал Сэм непонятное слово.
— В смысле, чтоб Рождество было тут, — объяснил Дин, — нужно посадить ангела сверху.
Бобби кивнул. Безусловно, это было не совсем верно, если вспомнить предания… Хотя есть ли детям, которые радуются плешиватой ёлке, купленной в последний момент, и старым-престарым игрушкам, дело до древних историй? Нет, конечно.
Сэм, почти не дыша, торжественно усадил ангела на верхушку. Бобби подправил фигурке нимб пальцем, толкнув проволоку вправо.
— Дядя Бобби, а Санта придет?
— Нет, Сэмми, — ответил Дин, выразительно глянув на Бобби, — мы плохо себя вели. Поругались вон… Дулись.
— Ты дулся, — уточнил Сэм, и Бобби едва сдержался, чтоб не рассмеяться, таким нарочито-серьезным тоном это было сказано.
— О’кей, но ты первый начал.
— Нет, ты!
— Нет, ты!
— Так, парни, брейк! — Бобби махнул рукой, как рефери на ринге, и спустил Сэма на пол. — В Рождество нельзя ссориться и выяснять, из-за чего поругались в прошлый раз тоже, а раз Сэм усадил ангела – то все, Рождество в доме. Так что остыньте. Хотите пирога? Я срежу подгоревшие корки…
Дин, усмехнувшись, поплелся на кухню. Сэм вприпрыжку последовал за ним, топая, как все олени от Торнада до Рудольфа вместе взятые.
Бобби подумал, что надо бы найти подарки. Хоть его борода только начала седеть, а красный он не носил и дымоходам предпочитал двери, это не значило, что он не мог стать Сантой. Ради этих мальчишек можно было устроить маленькое счастливое Рождество. Они заслужили. Все они.
Зимние или околозимние истории
Заявка 8. Уже взрослый Сэм повторят для Дина запуск фейерверков
Последнее воскресенье ноября
Последнее воскресенье ноября выдалось снежным. Придя на место, Дин подумал, что они попали в дурацкий стеклянный шар, который хорошенько встряхнули. Тихий снегопад выбелил землю и деревья, куртки и волосы. Крупные снежинки кружились неспешно: некуда торопиться, парни, совершенно некуда. Дин даже согласился с этим и, остановившись, втянул в себя студеный воздух ночи, родившейся в декабре, но пришедшей в ноябрь просто так, от нечего делать, и холод притащился за ней — он всегда за ней таскался, на самом деле. Дин, глянув на Сэма, велел ему застегнуть куртку — еще не хватало слушать потом братово хлюпанье носом.
— У меня руки заняты, — сказал Сэм, кивнув на коробки: он позаботился о том, чтобы Дин не узнал, что в них, хотя тот допытывался всю дорогу, мол, нас же не посадят за это, Сэмми. Прикалывался, конечно: список их правонарушений давно стал таким длинным, что сошел бы за том «Американы».
— Как маленький, ей-богу, — проворчал Дин, двигая ползунок застежки-молнии вверх, к Сэмову подбородку. — Будто это я простужаюсь от каждого ветерка.
— Не бурчи, — улыбнулся Сэм. — Лучше постой-ка здесь.
— Зачем это?
— Увидишь, — лукаво кинул Сэм через плечо, быстро уходя вперед.
— Э-э… ладно, — выдохнул Дин ему вслед. Облачко пара вырвалось изо рта и растопило несколько слишком медлительных снежинок. Дин засунул руки в карманы: пальцы закоченели, и у Сэма, который распаковывал коробки, доставая из них длинные свертки и вытыкая их в снег, наверняка тоже. Как пить дать, заболеет, а ему — возиться, бульон варить, температуру мерить и, чего доброго, тащить в больничку. Как всегда: что в три, что в тридцать.
Сэм возвращался бегом и успел встать рядом с братом, как раз, когда первая ракета вылетела и взорвалась ярко-красными огнями, оглушительно рассыпавшись шаром.
— Что?.. — прошептал Дин, заворожено глядя, как новые и новые заряды фейерверка вспыхивают многотысячными разноцветными искрами то выше, то ниже, будто кто-то небрежно разбрызгивал краску. Дин вспомнил, что Сэм в детстве рисовал так, ударяя две кисточки друг о друга, — брызги хаотично заполняли лист, и это называлось «салют».
— Не Четвертое июля, конечно, — сказал Сэм, смотря на результаты своих трудов, — но вроде тоже ничего.
— Красиво, — оценил Дин. — В честь чего это ты так расстарался, Сэмми?
— Ну… — замялся тот и смущенно опустил голову, — сегодня День матери. А ты… Ну короче, я подумал, почему бы не запустить фейерверк по этому поводу.
Дин усмехнулся. Заряды раскрашивали темноту еще несколько секунд, но закончились, и в наступившей тишине слова прозвучали громко.
— Я твой брат, а не мама.
— Ты понял.
Конечно, он понял и был благодарен — даже чуточку тронут, по правде, хотя никогда не считал себя сентиментальным, никогда не считал, что делает что-то из ряда вон выходящее, ради Сэма. Просто так вышло, что он его вырастил — только и всего.
— Пойдем, сынуля, — улыбнулся Дин и толкнул брата в плечо, — холод собачий.
— У меня еще бенгальские огни есть, — не унимался Сэм. — Зажжем, может быть?..
— Оставь до Рождества, — отмахнулся Дин и потащил его к машине, схватив за рукав. — Погреешь ноги, как вернемся. Задубел, я же вижу.
— Да, мамочка.
Дин цокнул и прибавил шагу, но не обиделся.
На правду не обижаются.
Заявка 21. Дин превращается в пса. Сэм не знает
Пес
Будучи подростком, Сэм считал, что люди в друзья ну никак не годятся. Некоторые из них называли его странным, другие — тихоней, но абсолютное большинство — новичком, а это было сродни приговору: никакой дружбы с новенькими, они наказываются одиночеством, издевками и обедами за столом в углу. Поэтому, сбежав однажды, Сэм первым делом завел собаку (вот уж кому до лампочки новичок ты или нет) – золотистого ретривера Боунза, который увязался за ним случайно. Похоже, пес потерялся: был слишком ласковым и чистым для бродячего, — но Сэм, даже не подумав искать хозяев, оставил его себе, и это были лучшие две недели одиночества, на самом деле. Сэм впервые чувствовал, что его любят просто так — не за успехи в стрельбе или отличные отметки, не за послушание или умение придумывать для отца исключительно правдивые истории о том, как они с Дином проводили время вместе, даже если это было не так, а просто — из-за верности. Мелким был — мало что понимал.
Дин, напротив, собак не любил категорически, говорил, что они воняют и грызут все подряд, да и как ухаживать за ними, практически каждодневно находясь в дороге? Ясное дело — никак. А что касается одиночества, так Дин — тогда казалось — никогда им не страдал. Появляясь на новом месте, он стремительно обрастал знакомыми и приятелями, в старших классах — еще и девчонками и даже мог крутить романы одновременно с несколькими, и каждая из них думала, что она единственная и неповторимая. Только много позже до Сэма дошло, что вся эта ненормальная тяга к связям была способом заполнить пустоту, зацепиться за кого-нибудь. Много позже до Сэма дошло, почему Дин не любил собак: сам был похож на них — такой же безвозмездно преданный, верный до последнего вздоха.
Пес пристал на улице. Сэм пару раз шикнул на него, мол, уходи, но тот ни в какую — останавливался, смотрел внимательно и грустно и продолжал трусить следом, постукивая когтями по асфальту.
— Ну и что с тобой делать? — вздохнул Сэм, присаживаясь перед псом — на вид молодой немецкой овчаркой — на корточки. Ошейник отсутствовал, но Сэм был уверен, что пес домашний: шерсть ластилась и, кажется, недавно вычесывалась. — Ты потерялся? — спросил он ласково. Пес ткнулся ему носом в ладонь и лизнул ее горячим шершавым языком. — Ну-ну, хороший мальчик. Пойдешь со мной? — Пес негромко и чуть ворчливо, что ли, гавкнул: я и так уже с тобой иду, дурак. Сэм усмехнулся. Дин его прибьет, конечно, но не оставлять же пса на улице — ночи сейчас холодные, январь как-никак. — Ладно, бродяга, — Сэм выпрямился и оттер влажную ладонь о джинсы, — обещай не безобразничать, а то есть один товарищ, который нас обоих за дверь выставит, если что.
Пес рыкнул, тряхнул головой и отбежал вперед на пару футов, но остановился, оглянувшись: ты идешь или нет?
— Вечно тебя ждать приходится, Сэмми, — пробубнил Сэм себе под нос, передразнив брата, и едва сдержал смех: слишком уж взгляд пса был похож на Динов взгляд-для-супермедленного-младшего-брата. Если бы Дин узнал, что он сравнивал его с собакой, дал в морду точно. Хорошо, что его здесь нет. Пес утвердительно гавкнул.
В мотеле Дина тоже не оказалось, хотя он ушел даже раньше, как сказал, поговорить с одной дамочкой, свидетельницей по делу. Сэм не исключал, что сейчас брат с этой самой дамочкой, которая, судя по фотке, была как раз во вкусе Дина, уже лежали и творили разврат. В присутствии хорошеньких женщин Дин мог думать только «нижним» мозгом.
Пес, войдя в номер, ловко перескочил через соляную дорожку, не нарушив ее, принюхался и чихнул. В номере, действительно, воняло чем-то непонятным, что постоянно щекотало ноздри. Дин тоже чихнул, когда они только въехали сюда, и чихал всякий раз, когда возвращался с улицы.
— Будь здоров, — сказал Сэм и хотел, было, потрепать пса за ухом, но тот вывернулся и недовольно заворчал: личное пространство, чувак. — Не любишь, когда трогают, да?
Пес ударил пол лапой, мол, да, и прыгнул на кровать, ближнюю ко входу, развалившись на ней как хозяин.
— О нет, только не сюда! — вскрикнул Сэм, ухватил пса за шкирку, за что ему чуть не откусили руку, и спихнул с кровати. — Это койка собаконенавистника, дружок. Можешь лежать на моей, если хочешь, а на эту не лезь. Ты понял? — спросил он строго, а потом повторил, указав на Динову кровать: — Сюда нельзя. Ясно?
Пес посмотрел на него, как на придурка, ей-богу, поклацал зубами и забрался на соседнюю кровать, комкая покрывало. Сэм прилег рядом, поставив на колени ноутбук. С собакой или без, у него была работа — ведьма, очевидно, — которую нужно завершить. Сэм переходил с сайта на сайт: прочитал о ритуалах превращения, о традициях шаманства манси, о животном магнетизме, о животных в неволе, о способах дрессировки волков, о способах дрессировки полицейских собак, об овчарках и рационе их питания — и понял, что совершенно отклонился от темы. Пес лежал смирно, опустив голову на лапы. Дин не объявлялся.
Сэм позвонил ему, но наткнулся на автоответчик, который бодро проинформировал, что это Дин, что он занят сейчас и вообще «оставь сообщение, чувак, и я перезвоню». Сэм набрал второй братов номер, но тот и вовсе молчал, мол, абонент вне зоны действия сети, все дела.
— Ну и черт с тобой, — пробормотал он и выкинул телефон на кровать. Пес обнюхал его, подвинул к себе лапой и заскулил. — Что такое? В чем проблема, приятель? Есть хочешь?
Пес гавкнул и завилял хвостом, кажется, позабыв о телефоне, на который грустно глядел секунду назад. Сэм улыбнулся, когда пес пошел за ним на кухню и путался под ногами, пока он наливал воду в салатницу и потрошил свои сэндвичи, расценив, что курица будет полезней непонятной котлеты из бургеров. Пес с недоверием посмотрел на куриное мясо на мотельной тарелке, а потом на него: это что, еда, чувак? — но, тем не менее, съел, чавкая. Сэм украдкой погладил его между ушами, пока он лакал из импровизированной миски. Пес почувствовал, конечно, прекратил пить на мгновение, но потом продолжил: ладно уж, гладь, я не против.
Спать улеглись вместе. Пес выпихнул Сэма на край кровати ближе к стене, а сам растянулся слева, широко зевнув.
— Сволочь, — буркнул Сэм, и пес беззлобно рыкнул в ответ, толкнув его носом в плечо. Сэм поворочался немного, укладываясь поудобнее, — умостился в итоге на животе, одной рукой обняв подушку, а другой — пса, который был убаюкивающе-теплым и мягким. Сон пришел быстро и легко, и Сэм с радостью скользнул в него, уверенный, что он в кои-то веки не будет комаром. — Спокойной ночи, Дин, — прошептал он и уснул, так и не поняв, какую глупость сморозил.
Открыв глаза утром, Сэм обнаружил, что пес проснулся раньше него, но лежал рядом и терпеливо ждал его пробуждения. Еще Сэм обнаружил, что зарылся пальцами в шерсть на холке и держал что-то, спрятанное в густом подшерстке.
— Что это у тебя, приятель? — Он сел на кровати, не отнимая руки, и пес поднялся следом. Сэм нащупал шнурок, плотно обхватывающий собачью шею, — стало быть, есть ошейник? — и, подсунув под него ладонь, провел до грудины, выпутывая из шерсти кулон: рогатый божок был горячим. — Что? Я не… — промямлил Сэм. Пес внимательно смотрел на него, чуть наклонив голову: ну давай, врубайся уже, умник. У Сэма перехватило дыхание: чертова ведьма! — Дин? — неуверенно спросил он, надеясь, что ошибся.
Пес залаял, вскакивая и топчась на кровати: ну и тормоз же ты, Сэмми.
***
Дин проходил псом еще неделю.
Ведьма, оказавшаяся действительно очень милой девушкой, сказала, что Дина она расколдовывать не будет, потому что он это заслужил за свой «кобелизм». Да-да, так и сказала — за «кобелизм». Когда Сэм пригрозил ей пушкой, а Дин облаял с ног до головы, Сэм лишился этой самой пушки, отлетевшей в угол комнаты по мановению ведьминой руки, а Дин заскулил и зачесался, как будто на него полчище блох накинулось.
— Послушайте, парни, — серьезно проговорила она, складывая руки на груди, — я знаю, что вы охотники и приехали в город, потому что старуха Пруденс свихнулась, но я-то тут при чем? Вам дальше по улице.
— Но его, — Сэм указал на брата, который неистово грыз себе лапу, выискивая блох, — в собаку превратила. Не могла бы ты…
Ведьма вздохнула и шевельнула пальцами. Дин заскулил и прибился к Сэму, который успокаивающе похлопал его по боку.
— У нас бы с ним все получилось, если бы он не был таким… эм… наглецом.
— Вот как?
— Ага, — кивнула ведьма. — Заклятие рассеется через семь дней, а пока пусть бегает. — Она сходила в комнату и притащила мешок, в который неаккуратно были затолканы Диновы вещи. — И шмотки его забери — мне чужого не нужно. Пруденс живет на Лейн-стрит, 104, можешь не благодарить. — Ведьма впихнула пакет Сэму и выставила за порог, но, прежде чем захлопнуть дверь у него перед носом, добавила: — Не смей больше заявляться ко мне – не то и тебя превращу в кого-нибудь.
— Да, мэм, — глядя на матовое стекло входной двери, пробормотал Сэм, хотя ведьма внешне была едва ли старше него.
***
В следующий вторник Сэм проснулся от того, что ему холодно. Слева не было никого привычно-горячего и мягкого. Он даже пошарил рукой по кровати и расстроился немного, на самом деле, когда услышал насмешливое и едкое:
— Меня потерял, дружок?
Сэм повернул голову: Дин сидел за столом, закинув на него ноги, жевал какое-то не поддающееся определению скопление канцерогенов и был таким обычным, будто не гонялся за голубями и не обнюхивал столбы прошлым вечером, когда они ходили на прогулку.
— Что? Хоть пожрать нормально, — проговорил с набитым ртом Дин, — ты же меня не кормил.
— Для собак вредно…
— Я не собака!
— Но был!
Дин молча прожевал бургер и бросил брату завернутый сэндвич с курицей, который шлепнулся на одеяло.
— Держи, а то все запасы на меня спустил.
— Спасибо, — усмехнулся Сэм и сполз с кровати, потирая сонные глаза.
— Ну что, сбылась мечта, да?
— В смысле?
— Ну ты всегда хотел собаку. В детстве на все праздники канючил. Пап, ну пап, купи собаку. Хочу щенка-а-а, — передразнил Дин тоненьким голоском и изобразил, будто хнычет. Сэм кинул в него подушкой, тот поймал ее на подлете и отправил обратно.
— Я просто хотел, чтобы у меня был друг, только и всего, — ответил Сэм, уклоняясь.
Дин хмыкнул.
— О’кей, тогда я был хорошим другом?
— Самым лучшим, — серьезно сказал Сэм, подошел и, неловко наклонившись, обнял брата за шею. — Тогда и сейчас.
Дин улыбнулся и похлопал его по спине.
— Только не называй меня больше «дружком», ладно? И спать я с тобой не буду. А за ухом можешь чесать, если хочешь.
— Сволочь, — выдохнул Сэм, смеясь.
— Что? — возмутился Дин. — Это приятно, стервец!
Заявка 27. Взрослые Дин и Сэм лепят снеговика
О силе искусства и основательности
Лепка снеговика — дело основательное. Здесь имеет значение множество факторов, главные из которых — настроение и снег.
Настроение особенно важно, если ты мужик и если тебе за тридцать. Потому что, когда шестифутовая детина ни с того ни с сего выходит катать снежные шары без причины, это по меньшей мере странно, по большей — психиатрическое расстройство. А так сказал, что у тебя НАСТРОЕНИЕ — и море по колено. Точнее, снег, конечно. Он, кстати, должен быть… Хотя нет, старые мастера всегда держат при себе свои секреты.
Проснувшись рано, Дин понимает, что да — оно. Тихо одевается, тихо выпивает чашку кофе и съедает тост, собирает все необходимое (от морковки, купленной Сэмом для салата, до мачете) и выскальзывает на улицу, неслышно поднявшись по кованым ступенькам бункера. Трехдневная метель навалила самого что ни на есть подходящего снега. Дин, бросив сумку с декором на землю, оценивает масштаб снежной целины — идеально! — и лепит маленький комок, с которого начнется искусство. Минут через сорок комок превращает с шар внушительных размеров, еще через полчаса к нему добавляется другой — поменьше, но все равно здоровенный. Дин, пыхтя, втаскивает его на первый шар, аккуратно сглаживает пальцами стык. Это будет шедевр! Верх снеговикостроительного искусства!
Дин стаскивает зубами перчатку: дальше тонкая работа. Он делает выемку в нижней трети шара-головы, умышленно отклоняясь от середины чуть вправо. Достает морковку и втыкает ее по центру. Две зеленые крышечки от пивных бутылок занимают место глаз. Дин отходит назад, проверяя симметрию: ровно, но глаза мелковаты — добавляет еще по две крышечки к каждому. Любуется. Довольно кивает. Притаскивает ветки, к одной из которых скотчем приматывает мачете, и вставляет вместо рук, направляя определенным образом: с мачете — вперед, без — вверх. Это гениально! Просто гениально! Дин увенчивает снеговичью голову кастрюлей, словно боевым шлемом, и быстро, но так же старательно скатывает нового снеговика: здесь работы мало — он почти вдвое меньше первого.
Дин использует все те же зеленые крышечки для глаз, немного расстраиваясь, что производители не сильно запариваются с оттенками, вылепляет смущенную улыбку и морковку вставляет под углом, наклонив вниз. К двум тонким веткам прикручивает мобильник и втыкает их высоковато, так, чтобы морковка касалась дисплея. Последние штрихи: мочало — на голову, полосатый шарф — на шею. Готово! Да Пигмалион со своей костлявой Галатеей обзавидуется!
— Вот ты где, — сонно говорит Сэм и плотнее запахивает расстегнутую куртку, накинутую поверх мятой футболки. Низ пижамных штанин собирается складками над зимними ботинками. — Господи боже, это еще что такое?!
— Это искусство, Сэмми, — менторским тоном произносит Дин и довольно улыбается.
Сэм окидывает взглядом снеговиков. Один огромный, другой крохотный. Один, кажется, орет благим матом, аж рот перекосило, и размахивает мачете, другой — нелепый, уткнувшийся морковным носом в телефон.
— Ты не староват для такого?
— У меня НАСТРОЕНИЕ, — многозначительно отвечает Дин.
— А-а, — тянет Сэм и закатывает глаза. — И что это значит?
— Ну ты даешь, — фыркает Дин обиженно и кивает на большого снеговика: — Это я. Призываю в бой своего мелкого братца-зубрилу, которому гаджеты дороже хорошей драки и девчонок.
Сэм с недовольной миной смотрит на снеговика-крошку, который, действительно, стоит чуть позади и как будто должен следовать за громилой. Телефон кажется подозрительно знакомым.
— Подожди-ка. — Сэм хлопает по карманам куртки — пустые. — Это что, мой телефон? Ты спер мой телефон, Дин?! — восклицает он возмущенно.
— Ради искусства, Сэмми, — смеется тот и ловко уворачивается от снежка, по широкой дуге летящего ему в голову. Снежок сбивает кастрюлю, нарушая идеальную композицию.
— Ну все! — отрезает Дин грозно и получает снежком в ухо. — Эй, в ухо-то зачем! Хочешь войны, стервец?!
— Сволочь! — кричит Сэм, собирая снег с перил и прикидывая, сойдут ли они за укрытие.
Снежковая война — дело основательное…
Всякая всячина
Заявка 17. Дин без наркоза отпиливает Сэму конечность, по его мнению, лишнюю
Операция
— Нет, пожалуйста, — просит Сэм и вжимается в кресло. Веревки, перехватывающие грудь, впиваются в кожу. — Ты не обязан этого делать. Дин, прошу тебя!
— Не обязан, — отвечает тот, ухмыляясь. Сэм замечает ненормальный лихорадочный азарт в братовых глазах и понимает, что не смог бы уйти, даже если бы у него были целы обе ноги. Дин улыбается шире и любовно проводит пальцем по лезвию. — Но сделаю. Я так давно ждал.
— Но в этом же нет совершенно никакой необходимости! — восклицает Сэм и на секунду теряет брата из виду, когда тот разворачивает белоснежную простыню и накрывает его, словно они собрались играть в гребаную операцию.
Дин смеется и явно наслаждается происходящим. Лезвия блестят в свете ламп.
— Твои конечности, Сэмми, слишком длинные. Пришло время это исправить.
— Что я тебе сделал? — Вопрос, безусловно, риторический, но все равно звучит жалко. — За что ты так со мной?
Дин наклоняется близко — Сэм чувствует дыхание на щеке — и вкрадчиво произносит:
— Обещаю, больно не будет.
— Иди к черту! — выплевывает Сэм, и Дин снова хохочет и исчезает за спиной. — Тебе повезло, сволочь, что я сломал ногу! Иначе бы…
— Угрожаешь? — интересуется Дин. — Что ж, тогда отрежу больше, чем собирался.
— Боже…
Сэм слышит звук сомкнувшихся лезвий и видит упавшую на пол прядь волос.
Операция «Стрижка» проходит гладко.
Заявка 23. Сэмов телефон немного одушевился и засыпает Дина смс-ками с комплиментами, заигрываниями, подкатами (наше с Леной совместное творчество)
«Как делишки, красавчик?»
Дин потер глаза и перечитал сообщение. Дважды. Не помогло. Телефон вновь тренькнул.
«Игноришь меня?»
Дин слышал интонацию, с которой это было сказано – о’кей, написано, – и обиженный смайлик служил отличным подтверждением. Дин взял себя в руки и набрал ответное СМС.
«Сэм, я знал, что ты баба, но не до такой же степени».
Телефон почти мгновенно звякнул: проявилось братово умение печатать сообщения с космической скоростью, не иначе.
«Помнишь, как ты взял меня без разрешения? У тебя такие крепкие руки».
Дин задохнулся – слова закончились и цензурные выражения тоже. Единственное, на что его хватило, было:
«Что, блять?»
«Взял меня, дурашка. Но сперва из могилы вытащил – так отважно. Ты был таким горячим».
Смайлики сердечки прыгали у Дина перед глазами, и его реально бросило в жар то ли от смущения, то ли гнева. Он с остервенением нажал на единицу – Сэмов номер на быстром наборе, – но напоролся на автоответчик, что не помешало надиктовать ему краткое, но емкое сообщение.
– Ты охуел? Что за бред ты несешь? Ты где? Что происходит?
Через секунду пришло новое СМС.
«Обожаю, когда твой голос звучит во мне. Я буквально отключаюсь, когда слышу его. Ты потрясающий».
«Знаешь, чего я хочу? Еще раз оказаться рядом с твоей задницей, как в Колорадо. Незабываемо».
Дин, красный, как рак, прокрутил в памяти, что, собственно произошло в Колорадо. А там, блять, ничего не произошло! Сэма нехило задело – он тащил его на себе. Не до зада было, короче. Может, в пробитой Сэмовой башке что-то помутилось, но не в его.
«Ты был невменяем, чувак. И сейчас тоже. Ты напился? Где ты?»
«О, нет. Я был целехоньким. Я помню все. Почему ты не помнишь? Это разбивает мне сердце».
Смайлик в виде разорванного пополам сердечка довершил картину. Дин схватил куртку и быстро поднялся по кованой лестнице бункера: происходила какая-то херня, и он не собирался с ней мириться. На верхней площадке он нос к носу столкнулся с Сэмом, который застыл на пороге с невинным и чуть озадаченным видом. Дин схватил его за грудки и толкнул к стене.
– Какого хрена?.. – пробубнил Сэм.
– У тебя хотел спросить, – процедил Дин и ткнул телефоном ему в лицо. – Может, объяснишь, что на тебя нашло?
– Чего? – не понял Сэм, все еще прижимая к себе пакет с покупками.
Телефон тренькнул.
«Это потому что я старый, да? Ты любишь свеженьких?»
– Фу, блин, – скривился Сэм, – избавь меня от своих секс-переписок. – Он прищурился. – «Старый»? Ты что, с мужиком…
В челюсть прилетело. Голова откинулась, и Сэм больно ударился затылком.
– Бля, какого?..
Дин отошел на пару шагов назад. Несколько раз вдохнул и выдохнул, успокаиваясь.
– Где твой телефон?
– Э-э… – протянул Сэм, держась за челюсть. Суть происходящего ускользала от него: он на десять минут отлучился за хлебушком, вернулся и получил по морде. Очень странно. – В комнате, на зарядке стоит. Да что стряслось?
– Ничего, – буркнул пунцовый до кончиков ушей Дин и стал спускаться по лестнице. Сэм поплелся за ним.
По пути в комнату Динов телефон оповещал о доставке СМС почти ежесекундно. В конце концов, Дина это доконало, и он вырубил мобильник.
– Прости, Сэмми, но я должен это сделать.
– Что?
– Это.
Дин отсоединил Сэмов смартфон от зарядки и разбил о стену, не побрезговав потоптаться на пластиковых осколках для пущей верности. Потом сгреб все в совок, выбросил в корзину и запалил. Сэм наблюдал за этим с открытым ртом и глазами, полными боли.
– Мой телефон… – простонал Сэм, чуть не плача.
– Куплю тебе новый. Не переживай, Сэмми, – натужно улыбнулся Дин и вышел из комнаты, оставив брата горевать в одиночестве.
Перед кончиной любвеобильный Сэмов смартфон успел отправить еще парочку СМС.
«О, да. Может, всунешь ее обратно?»
«Будь грубым! Обожаю это. Делай со мной, что хочешь».
Дин, вздохнув, разобрал свой мобильник, выкинул его от греха подальше – вдруг эта напасть заразная? – и зачем-то вымыл руки с антибактериальным мылом, серьезно раздумывая, не помыться ли ему полностью.
Сэм перестал с ним разговаривать, обидевшись и за челюсть, и за телефон.
Ночью Дин проснулся от кошмарного понимания, что в Колорадо засунул Сэмов смартфон в задний карман джинсов.
Как-то так. Не отрицаю, что меня понесло.
A.