[LittlePocketSpace]

черное к черному

Название: Бутылка, сигареты и пистолет
Автор: Edna
Пэйринг и персонажи: Дин Винчестер
Рейтинг: PG-13
Жанры: Ангст, AU
Предупреждения: OOC
Описание:
Три коротких истории об одном и том же, но находящемся на разной глубине темноты.

Читать тут

Бутылка

Бутылка

На входе в бар возникает препятствие — невысокий юркий парень с модной стрижкой говорит очень быстро и смотрит снизу вверх, явно путая с кем-то.

— Вот черт, это Вы! То есть я имел в виду, простите. Но это реально Вы! Да мне ж никто не поверит! Можно с Вами сфоткаться? Черт, заткнись, Гас! Просто заткнись. Простите. Не уверен, что Вам понравится здесь.
— Тут наливают?
— Да. Ну, то есть, конечно, тут наливают.
— Тогда сгодится. Ты не против?
— Да-да. Проходите, пожалуйста. Простите. Черт, это Вы! Я до сих пор…

Он не слушает. В зале ярко и накурено. Блестки и огни со всех сторон. Мужчины, переодетые в женщин, беспрестанно улыбаются, хлопают длинными искусственными ресницами. Строят глазки. Он поднимает уголок губ и дважды ударяет пальцами по столешнице. Бармен, в черной униформе выглядящий непомерно тускло по сравнению с толпой, наклоняется вперед, чтобы расслышать то, что он ему скажет. Гас опережает.

— Налей ему все, что он пожелает, — тараторит парень, — неважно, сколько это будет стоить, ты просто не представляешь, приятель, кто это, серьезно, ты просто не представляешь.
— Виски, — говорит он, когда Гас наконец умолкает. — Не разбавляй.

Бармен кивает: не видно, чтобы он был сколько-нибудь впечатлен происходящим или сидящим напротив. Это просто работа, правда? Средство заработать деньжат и, может быть, свалить отсюда подальше. Каждый должен двигаться, чтобы не было тесно. Ему тесно.

— Слушайте, сейчас будет выступать моя подруга. Вы не думайте, она не такая, как… ну, она обычная, в смысле, девушка, но голос у нее ангельский, то есть, я хотел сказать, отличный. Просто великолепный.
— Интересно.

Над сценой свет. Голубовато-белый, как лед. Он отпивает из стакана — вкуса нет совершенно. Виски, как теплая вода. Гас нервно ерзает на стуле рядом в ожидании, когда он поставит стакан на место, чтобы тут же плеснуть в него того же мерзкого пойла. Мелкий подхалим. Бутылка пустеет медленно.

У девушки облегающее платье и действительно стоящий голос. Она поет старую французскую песню о любви, естественно. Ему нравится строчка о клятве на жизни. Ему нравится девушка.

— Как зовут твою подругу?
— Нелли. То есть, я хотел сказать, Элеонор. Сэр.

Сэр.

Он улыбается, закрывает глаза. Все становится черным. Свет мигает. Время для шоу.

— Ну как я была?
— Шикарно, как всегда, дорогая, познакомься с моим другом, ты просто не представляешь, кто это.
— Привет, незнакомец. — Нелли протягивает руку. — Я Нелл.
— Дин. Выпьешь?
— Не откажусь.

Бутылка пустеет стремительно. Он трахает Нелл в подсобной комнате в тишине. Она держится за него как за соломинку. Она молчит и надсадно дышит в ухо. Легкие плохо работают. Сколько песен тебе осталось, девочка? Всего ничего. Ничего — дар для всех.

Когда они заканчивают и Нелл поправляет бретельку платья и смазавшуюся помаду, он думает, что это похоже на время, отрезки чего-то, измеряемые действиями. Крохотные частицы, из которых сложится нечто огромное, что нельзя рассмотреть. Никто не заметит.

— А это ведь даже не свидание, — усмехается Нелл, собирая растрепавшиеся волосы в хвост.
— Тебя это беспокоит.
— Возможно. Я не знаю. Это не совсем… правильно. Тем более, я тебе больше не увижу.
— Никогда.

Он выходит из комнаты, не оглядываясь. Нелл закрывает лицо ладонями.

Прячьтесь, дети.

Никто никого не увидит.

У Гаса новая бутылка и новая баечка ни о чем. Слова выпархивают изо рта, как мотыльки. Он слышит шелест крыльев. Он ненавидит насекомых. Он велит Гасу замолчать, говорит что-то вроде: «потише» или «меньше звука» — и тот подчиняется, естественно. Рот кривится в судороге. Неприятное зрелище. Мертвые слова падают на пол кровяными сгустками, клочками тумана. Он пьет из бутылки. У него сухое горло. Ему тесно.

Гас следит за ним черными глазами, неудобно выворачивает шею. Софиты гаснут один за другим. Свет исчезает. Шоу.

— Ты представляешь, кто я, парень?
— Дин Винчестер. Рыцарь Ада. Сэр, я… всего лишь…

Он наклоняется к странно свернутому телу — руки и ноги под неправильными углами, голова скособочена — и смотрит долго и спокойно, пока парень не начинает дергаться и орать.

— Умница.

Он разбивает пустую бутылку о край стола: осколки зависают в воздухе и рассыпаются пылью. «Розочка» вонзается вопящему Гасу в шею, и тогда кончается даже звук.

Кто не спрятался, я не виноват.

Люди, в блестящих платьях пригвожденные к стенам и полу, растворяются в темноте. Диско-шар вращается, но ничего не отражает. Черный — поглощение света. Поглощение всего, на самом деле. Ему тесно. Он жрет все подряд, чтобы прийти в движение, чтобы ощутить крошку времени у себя под ногами. Его выпустили в неизмеримо малое пространство. Что ему делать?

Что мне делать, м?

Никто не замечает исчезновения бара. Исчезновения квартала. Исчезновения города.

Крупицы собираются в нечто огромное.

Темно.


© feredir

Сигареты

Сигареты

Если из пачки вытряхнуть сигареты и свалить горкой, получится игра типа «дженги», где нужно аккуратно вытаскивать сигареты по одной, не касаясь соседних. Игра на честность, надо сказать: иногда сложно заметить двинулась какая-нибудь или нет. Поэтому он играет в одиночестве. В своей честности он не сомневается. Официантки в забегаловках у дорог — бесконечные «У Бетси», «У Салли», «У Мэри», один раз «У Глории Ли» — это была находка, ей-богу — косовато на него поглядывают и шепчутся, держа прозрачные кофейники. У них, у девчонок — кукольные лица и прически с локонами. Он не знает, отчего они так похожи друг на друга, отчего все места схожи. Возможно, он во временной петле или просто в петле, которая еще не затянулась.

Для игры нужен ровный стол и терпение. С первым обычно проблем не возникает, со вторым — когда как. Иногда вообще не вяжется. Тогда он заказывает пожрать и смотрит по сторонам. Глазеет, как турист, раскинув руки на спинке дивана из красного кожзаменителя. Девчонки подходят и начинают спрашивать всякое, обычно туповатое: «Как тебе Орегон?», «Ты уже видел наш памятник на площади? Он конечно отстой, но все на него приезжают посмотреть», «Ты в городе сегодня? Я заканчиваю в пять». Он улыбается, размышляя о беспечности жителей маленьких городков, о легкомысленности обладательниц маленьких головок с локонами. Он остается ради них. Он увозит некоторых с собой, а потом они пропадают на бесконечной дороге, которая проходит сквозь, но никогда не приводит туда, куда ему хочется. Он мотается бестолково. Хаотичное движение учит неожиданностям, хитрому прищуру и нелюбви. Последнее он считает особенно важным, ведь, если подумать, он любит все, а такое нельзя. Придурком будешь с вечно разбитым сердцем. Свое сердце он ценит, поэтому не задерживается нигде больше двух дней (или ночей, тут уж как пойдет).

Для игры еще нужны правильные сигареты. Тонкие, которые любят девчонки, не подходят, ароматизированные, от которых воняют пальцы, — тоже. Его, пачканные, — тем более. Поэтому каждый раз он покупает новую пачку, как правило «Мальборо», потому что ковбои — это круто. Он может играть довольно долго, если его не отвлекают, конечно. Если отвлекают, приходится просить, чтобы не мешали, а это не нравится никому. Ну ладно, ему нравится иногда. Особенно, когда игра не идет. Руки-крюки временами, что поделать. Те, кто вмешался невзначай, соглашаются: получаются некрасивые, смотрят вслед с укоризной. Он старается не думать, что напортачил. Старается записать поскорее что-нибудь вроде «в следующий раз сделаю лучше» и выкурить, чтобы обещание укоренилось внутри. Реально помогает. Свои сигареты он никому не показывает.

Однажды он пытался научить игре одного чувака, кажется, из Массачусетса, но нихрена. Чувак плакал постоянно. Серьезно, хлеще девчонки был. Он хотел намекнуть ему, что мужики себя так не ведут, но, видимо, недопонимание вышло слишком глобальным — чувак с ним больше не разговаривал, только булькал. Он так и записал потом «Булькающий чувак» — выкурил его где-то на обочине между Пенсильванией и Огайо, когда мочился. Кстати, по его наблюдениям, девчонки в стрессовых ситуациях — как щеночки. Ну в смысле, скулят в основном, и слезы у них крупные, как горошины. Хотя это плохое сравнение. Как капли росы — вот это хорошее. Он видел как-то — как раз курил на рассвете, и трава была такая сочно-зеленая, блестящая, и роса стекала по ней, как по щекам. Романтик он все-таки.

Если бы существовал чемпионат по игре, ну знаете, когда все съезжаются отовсюду, наряжаются в дурацкие футболки с воротничками и эмблемой на спине, типа командный дух и прочее бесполезное, он стал бы победителем. Во всех номинациях. Игра на скорость — есть! Игра на медленность — раз плюнуть! Одновременная игра — я вас умоляю! Но чемпиона нет — и это большое упущение, он считает. Возможно, когда-нибудь он его устроит, если, конечно, сигареты его не прикончат раньше. Если его просто не прикончат. Бывали прецеденты. Копы — народ нетерпеливый и злопамятный. Противно такими быть, наверное. Он каждый раз выкуривает обещание не попадаться.

И, пожалуй, самое главное игре — зажигатель. Ну тот, у кого зажигалка. Специальный чувак, который наблюдает и, когда нужно, подпаливает кончик. Без него вся игра — тупое перекладывание сигарет, трата времени, злость и желание совершить что-нибудь крайне не обдуманное. Крайне убийственное. Раньше положенного срока. А с ним — все чин по чину. Хорошо, что он вырастил себе такого чувака. Правду говорят, хочешь сделать что-то идеально, делай это сам.

— Слушай, Сэмми, как ты относишься к футболкам с воротничками?
— Негативно. Даже не думай обрядить меня в такое.
— Скучный.
— Затягиваешь игру.
— Я почти закончил.

Он вытягивает последнюю сигарету. С ножа капает. Сэм щелкает зажигалкой. Весь мир горит.


©Petite-Madame

Пистолет

Пистолет

Когда у него снова сгибаются пальцы, ему в руку вкладывают пистолет и ждут, что он будет делать. Он спускает курок. Легко, почти не задумываясь. Он зол. Над ним смеются, но говорят, что из него выйдет толк. Проверка проходит на В с плюсом. Наверное, если бы он не промахнулся, поставили бы А и надгробную плиту экзаменатору. Он бы не отказался от последнего. Последнее — его цель.

Его больше не называют по имени — ему выдумывают позывной или лучше кличку, как животному, и он начинает ненавидеть всех еще сильнее. В гневе много энергии. Гнев — атомная бомба. Он носитель смертельного оружия. Механизм готов к работе.

Часы тикают. Метроном отмеряет темп. Целиться — на вдохе, стрелять — на выдохе. У пуль нет души, и у него тоже. Была когда-то, да вся вышла, растворилась в полете до мишени. Если пуля пробивает круг, получается дыра. Дыра на дыре. Дыра на дыре. Он представляет, что это тело, что это мясо, что это его отец.

Как тебе такое, Капрал?

В комнату притаскивают двоих. Он их знает. Один — его друг, другой — игрушка. Это тест на сомнение, а не на выбор. Все и так ясно. Он не закрывает глаза, чтобы запомнить подробности смерти: хлопок, звук падения, красные брызги на противоположной стене, трещины на штукатурке, деформированное тело пули. Игрушка встает и уходит, делая вид, что все в порядке, что ничуть не страшно. Он видел, как дрогнули ее ресницы, когда он отвел дуло от ее лба, как расслабились плечи. Обман почти удается, но он замечает. Капрал протягивает игрушке платок, чтобы она вытерла лицо, испачканное кровью и мозгами. Ему дают ведро с водой и мочалку, ведь следов не должно остаться. След остается на всех в комнате.

Отец ухмыляется, довольный уроком. Уроки жестоки и жестки, как подошвы ботинок. Он дерется, потому что это способ контроля, знания упорядочиваются ударами. Он не пропускает ни одного. Он вырастает. Мальчика съедает монстр. Шкура толстая, пасть ощерена, пена капает. У него крепкая цепь, но все когда-нибудь рвется. И тогда больно.

Пожалуйста, кто-нибудь уведите зверя!

Ему приносят чехол, старый чехол от гитары. Он считает это забавным. Смерть скрывается в обыденных вещах. Отец называет ее Крылом. Имя подходящее. Однажды ему приснилась крылатая женщина с лицом матери. Он чуть не умер в тот момент, лежа на грязном полу после дополнительных занятий. У смерти есть крылья. У него есть крылья тоже. Возможно, они не так уж и различаются. Совсем не различаются.

Он работает. У него зоркие глаза с перекрестием прицела вместо зрачка. У него быстрые пальцы, способные завершить дело за пару секунд. У него спокойное дыхание — сердце холодное, как металл, как лезвия ножей, спрятанных в ботинки. Он ничего не чувствует. У зверя стальные зубы, у птицы острые когти. Он приходит — и это означает конец. Не так плохо, как кажется, на самом деле.

Его отпускают домой внезапно — очередной тест, он уверен. Он кивает, забирает чехол и идет без лишних вопросов. Потом бежит — и дыхание сбивается в первый раз за долгое время. Иллюзия свободы создается легко. Длинная-длинная цепь. Звенья гремят по земле.

Дверь заперта, и ключ не подходит. Он стучит долго — так, что начинает бесить.

Тук-тук-тук.

В темпе метронома.

Тук-тук-тук.

Наконец, открывают. Брат на пороге. Взъерошенные волосы, заспанные глаза и плед. Да, плед довершает дело. Черт возьми, зачем он приперся?

— Дин?

Он проходит молча.

Зверь в доме, как тебе такое?


©MiRta2016

Вместо эпилога

форма тьмы

я долго стоял посреди ночи, вслушиваясь, — вдруг кто-нибудь позвал бы меня,
я долго стоял, всматриваясь, — вдруг кто-нибудь вышел бы мне навстречу,
но ничего не случилось, ни звука, ни человека, и тогда я пошел сам
в самую-самую тьму без страха и в одиночестве, потому что
подумал, что раз мы родились из нее, то и бояться
нечего;

мать
не смогла научить меня терпению, возможно,
если бы я подождал еще чуть-чуть, я бы получил ответ
и увидел светлого друга своего, сворачивающего на дорогу к дому,
но я пошел и потерял важное, я даже не подозревал, что бывает так,
быстрое сердце мое выпало и пропало где-то на витке, на ветке вечности;

я был волной и человеком, влюбленным, но не знающим, что значит любовь,
я был зверем, запертым в клетке, в которую сам и вошел, ради жизни другого,
я был многим и был никем;

я бродил, наверное,
чтобы понять, что не существует ничего, кроме этого, кроме темноты и форм ее,
что я — это прихоть, что она дала мне сердце, а потом забрала для вневременья;

страшно остаться здесь
в одиночестве,
еще страшнее — знать,
что я тьма и есть.

Читать на ФБ