Автор: Edna
Рейтинг: PG-13
Жанры: ангст, повседневность, мистика
Персонажи: Дин, Сэм
Саммари: Братья оседают в Гринвилле, в маленьком городке в Мичигане: двигаться дальше нет смысла — пустая трата времени, денег и бензина. Новостей от отца нет и работы нет тоже. Хотя с последним можно было бы поспорить.
На ФБ лежит тут.
Из всех разрозненных черт
Сложится профиль –
Непременно ты.
Человек, который меня предал.
Сложится профиль –
Непременно ты.
Человек, который меня предал.
читать дальшеФевраль, 2006. Гринвилл, Мичиган
Ветер дул с озера и пах мерзлой водой и тиной, хотя ей неоткуда было взяться – озеро-то еще не оттаяло. Дин поднял воротник куртки и зябко втянул голову в плечи, жалея, что не надел шапку. Сэм выглядел почти так же: взъерошенный и съёжившийся, с покрасневшим от холода носом и кончиками ушей, он шел, опустив голову, чтобы хоть как-то укрыться от ветра, налетавшего резкими порывами и бившего непременно в лицо, как ублюдок в подворотне.
Да, они выбрали лучшее время, чтобы сунуться сюда. Дин сотню раз зарекался приезжать в Мичиган зимой, потому что ненавидел вечную сырость, замершую в воздухе крохотными ледяными каплями, и пронизывающий до костей влажный холод, из-за которого приходилось напяливать по три рубашки, превращаясь в латук, поиски которого, собственно, и увели их за пять кварталов от мотеля. Ну не мог братец прожить без гребаного салата, черт его дери!
Ветер снова ударил, но на сей раз с дружком – мелким колючим снегом, и у Дина лопнуло терпение. Он схватил Сэма за рукав и затащил в ближайший магазинчик.
– Ты чего? – несколько ошарашено спросил Сэм, стряхивая с волос снежную крупу.
– Погреемся, – коротко ответил Дин и пошел осматривать узкие стеклянные прилавки – ну не стоять же на пороге, ей-богу. Сэм пожал плечами – он и сам был не прочь немного согреться – и двинулся вслед за братом.
Магазинчик оказался комиссионкой, и какой только хлам не закладывали люди, чтобы выручить деньжат, начиная от старых, видавших Рейгана телевизоров и заканчивая вполне сносными охотничьими ружьями, висящими на стенах по соседству с токседермическими оленьими головами – жуть, да и только.
Дин остановился в дальнем конце вытянутого, как кишка, помещения и перебирал закоченевшими пальцами цепочки, небрежно развешенные на подставке с крючками. Все по баксу, сообщала косоватая надпись на согнутой пополам картонке, водруженной сверху на подставку.
– Под Джея Зи косишь или под русскую мафию? – со смешком бросил Сэм и зачем-то стал рассматривать помолвочные кольца, зажатые в черных челюстях бархатных подушечек. Одно кольцо – тонкое с аккуратным небольшим камнем, похожим на бриллиант, – понравилось ему, и Сэм с горечью подумал, что Джессике оно понравилось бы тоже. Не до конца пережитая боль заворочалась в нем, как клубок змей, в который разворошили палкой.
– Заткнись, – буркнул Дин и снял цепочку желтоватого металла с крючка. – Шнурок у рогатика порвался, надо заменить.
– Вообще-то это божество, – машинально вставил Сэм и усмехнулся: – Рогатик, серьезно?
– Заткнись, – повторил Дин и продел цепочку сквозь колечко крепления кулона – подошло идеально. Божок скользнул вниз, пересчитывая звенья, и остановился, раскачиваясь на сгибе. – Доллар есть? – спросил Дин, надевая цепочку. Сэм закатил глаза. – Что? У меня только не менянная двадцатка. А тут сервис хромает на обе ноги.
– Да уж, – согласился Сэм, отсчитал доллар мелочью и положил у кассы. За все время, пока они тут «греются», к ним никто не вышел и, если честно, не было похоже, чтобы тут кто-то еще был, кроме них. Сэму вдруг стало не по себе. Оленьи головы смотрели со стен огромными темными неживыми глазами. – Пошли отсюда, а? А то как-то…
– Стремно, – закончил Дин и ткнул пальцем в чучелко сурка в глупом розовом платьице и чепчике. Сурок качнулся, но не упал. – Жуть. Никогда не понимал любителей такой прелести. Это ж как-то нездорово.
– В мире хватает странностей, – хмыкнул Сэм и пошел к выходу, – нам ли не знать.
– Тут ты прав, – сказал Дин, протискиваясь мимо брата и ударяясь пакетом с едой о прилавок. – Кто последний, тот дурак.
– Тебе что, пять лет? – крикнул Сэм вдогонку, ловя едва не хлопнувшую его по лицу дверь – вот сволочь!
Дин успел отойти на десяток футов и ждать его явно не собирался.
– Шевели колготками, Саманта, холод собачий, – кинул он через плечо, когда Сэм почти поравнялся с ним.
Ветер в подтверждение этого нанес сокрушительный хук справа, залепляя их снегом, превратившимся из мелкой ледяной стружки в крупные мокрые хлопья.
«Ненавижу Мичиган», – подумал Дин, и, кажется, это было взаимно.
***
Ночью ему приснилось озеро с мутной тяжелой водой и мягким илистым дном.
***
– Ты в порядке? – спросил Сэм, глядя на брата, задумчиво раскручивающего полупустую чашку с кофе на столе. Выглядел он, прямо скажем, так себе: устало и как-то печально, что ли. – Ты не заболел?
– Отвали, – огрызнулся Дин, встал, со скрежетом подвигая стул, и, накинув на плечи куртку, вышел из номера, оставляя Сэма недоуменно смотреть ему вслед.
– Придурок, – буркнул он и уселся за лэптоп в надежде найти им дело, и желательно где-нибудь в южных штатах. Они уже неделю здесь – неудивительно, что Дин лезет на стенку и выкидывает коленца как сейчас. Но двигаться дальше нет смысла – бессмысленная трата времени, денег и бензина. Вестей от отца нет. Работы нет – Сэм прошерстил все новостные сайты: ничего подходящего или хоть чуточку напоминающее их профиль – сплошная бытовуха и автомобильные аварии. Кажется, они застряли здесь, среди замерзшей воды, разлитой на земле и в небе.
Снег не прекращался третий день – номер, или точнее сказать, отдельный домик в мотельном комплексе у Болдуин Лейк, снятый за смешные деньги, завалило, и Дин исправно махал лопатой, расчищая подъездную дорожку и площадку, на которой была припаркована Импала, хотя это тоже не имело никакого смысла. Через пару часов все становилось таким же. Белоснежно-ровным. Удушающе-холодным. Нервирующе-снежным.
Сэм заметил, что в последние дни брат почти ничего не ест, пьет слишком много кофе и старается как можно дольше не ложиться спать, хотя обычно, когда выдавались такие затянувшиеся «паузы» между делами, дрых почти круглосуточно, отсыпаясь за все ночи, проведенные в дороге, или в поисках тварей, или в их когтях. Что-то определенно происходило, но Сэм никак не мог понять что. Возможно, это просто была скука, сдобренная непогодой и острой нелюбовью Дина к Мичигану. Возможно, было что-то еще – гнетущее и тяжелое, скрытое от Сэмовых внимательных глаз.
Сэм закрыл крышку лэптопа и посмотрел в окно, устало потирая переносицу. Снегопад успокоился – мокрые хлопья медленно падали вниз, словно кто-то встряхнул дурацкий шар с игрушечным миром внутри. Дин стоял на коротком пирсе, и темная дорожка, протоптанная в рыхлом снегу, тянулась позади него. Дин был недвижим, как фигурка, вырезанная и черного картона для театра теней. Вот только солнца нет – тени не возникнуть и не ожить.
Внутри Сэма что-то болезненно сжалось, и он сорвался с места, выбегая на улицу. Дверь гулко захлопнулась за ним, и он вздрогнул, потому что звук показался слишком громким в объявшей побледневший мир тишине. Дин неуверенно шагнул вперед, приближаясь к краю пирса, – шапка снега сорвалась, упав на тонкий, но еще достаточно крепкий лед озера.
Сэм схватил брата за предплечье и дернул на себя, разворачивая и отводя на безопасное расстояние от края.
– Ты что творишь? – запыхавшись, сказал Сэм и обеспокоенно уставился на Дина.
– Как думаешь, когда оно вскроется? – невпопад ответил он. – А то бы поплавали.
– Что? – приподнял брови Сэм. – Да что с тобой, Дин?
– Поплавали бы, как в Лейквью. Помнишь? – Дин, не отрываясь, смотрит на него, и странная полугрустная-полубезумная улыбка не сходит с посиневших губ. Сэму становится жутко: что бы ни происходило, это точно не было скукой или тупым розыгрышем.
– Пошли, – глухо сказал Сэм, желая поскорее убраться отсюда, увести брата подальше от воды и стереть эту гнусную, будто приклеенную, улыбку с его лица. Воспоминание о Лейквью остается в глотке привкусом озерного ила.
Июль, 1997. Лейквью, Мичиган
Отец снял дом у озера на месяц и свалил в неизвестном направлении, приказав им ждать здесь и не влезать в неприятности – добрые родительские советы. Они только пожали плечами: местечко в принципе было не плохим, хоть и крохотным – тысяча с небольшим жителей, – но лето, пряная жара и отсутствие контроля компенсировали этот недостаток.
Что ж, у них каникулы. Точнее каникулы у Сэма, перешедшего в десятый класс, а у Дина – свобода, заслуженная годами школьных кочевок, стычек с учителями и драками на спортивных площадках. Бесполезный аттестат был получен в растянутой футболке, застиранных джинсах и стоптанных кедах – никаких мантий и шапок с кисточками: что еще за чушь? – и под гробовое молчание зала и одиночные хлопки Сэма – спасибо, братишка, что поддержал.
Выпускной год стал самым стремным для Дина, наверное, просто школа подвернулась такая, где просто невозможно стать «своим», если ты не родился и не вырос в этом городке, который пешком можно обойти за полчаса. Быть чужаком, прибившимся к стае – стремно. Слышать тупые пересуды за спиной – стремно. Ввязываться в потасовки почти каждый день, выгрызая для себя, а самое главное для брата, место в этой своре псов – стремно.
«Отвалите от нас. Мы все равно уедем, и вы, ублюдки, о нас не вспомните через неделю», – хотел сказать он всякий раз, но слова обращались ударами, разбитыми губами, синяками и разодранными костяшками.
«Нужно переждать и перетерпеть, – твердил он себе. – Можешь считать, что это приказ, Винчестер».
Он всегда был примерным солдатом, но обратился отменным бойцовским псом, потому что таковы были правила. Он перегрыз сотню глоток, но Сэма все-таки оставили в покое. Он перегрыз еще сотню – и его стали обходить стороной, шепчась, что он ненормальный.
Рассеченные брови, гематомы, вывихнутые пальцы заживали черт знает сколько времени, но это стоило того.
Никто не любит чужаков, а дети всегда жестоки. Прописные истины, которые почему-то так долго доходят.
– Слушай, – сказал Сэм, когда они шли домой после вручения, – и что дальше?
– Уедем, как и всегда, – пожал плечами Дин и чуть сморщился: синяк на спине еще не до конца сошел.
– Нет, – мотнул головой Сэм, – я имею в виду, ты пойдешь в колледж?
– Вот уж уволь, Сэмми, – усмехнулся Дин и потрепал брата по волосам, – хватит с меня учебы. Сыт по горло.
– М-м, – протянул Сэм и вывернулся из-под руки, продолжающей лохматить волосы.
– А ты что, хотел бы?
– Не знаю, – серьезно ответил Сэм. – Наверное, да. Но папа в жизни меня не отпустит.
– Бросить, значит, меня решил? – прищурившись и напустив на себя обиженный вид, спросил Дин. – Я тут за тебя тумаки получаю, а ты…
– Нет, я не то… Куда ты? Эй, постой!
Дин, ускоривший шаг, обернулся и, подмигнув брату, сказал:
– Кто последний, тот дурак, – и припустил по дороге. Господи, он не занимался подобной ерундой с тех самых пор, как Сэму исполнилось десять и он вдруг решил, что слишком взрослый для простой беготни. Если честно, Дин и сейчас думал, что брат не поведется – чересчур серьезный и ответственный, – но Сэм кинулся за ним вдогонку.
Они ввалились дом, чуть не снося дверь с петель, смеясь и пихаясь, – никто не хотел оставаться в дураках – но Дин все-таки пропустил брата вперед. Аттестат смялся и, кажется, надорвался с одного края, но Дину, по большому счету, было на это плевать: все равно эта бумажка никому не нужна.
– Что за цирк? – прогремел Джон, выходя их комнаты с чашкой кофе в руках.
– Бежали наперегонки, – сказал Дин, не став врать. – Мелкий выиграл.
– Эй, я не мелкий!
– Еще какой мелкий, в школу ходишь, все дела.
– Заткнись!
– Сам захлопнись, Сэмми.
Джон покачал головой и улыбнулся, слушая перепалку сыновей.
– Вечером уезжаем, – сказал он и, отпив кофе, добавил: – В Мичиган.
– Пойду сложу вещи, – поник Сэм – от веселья не осталось и следа – и поплелся наверх.
– Почему вечером? – спросил Дин, протягивая отцу аттестат.
– К утру надо быть там, – спокойно произнес Джон и забрал мятый лист. – Как прошло?
– Скажем так, оваций я не вызвал, – ухмыльнулся Дин, – скорее, вздох облегчения, что я валю из священных стен старшей школы Америкуса.
– Иди собирайся, – сказал Джон и снова отпил кофе. – И проследи, чтоб Сэм ничего не забыл.
– Да, сэр.
И вот они здесь. В Лейквью абсолютно нечего делать, кроме того, как пожирать картошку с рыбой из забегаловки неподалеку, пялиться в ящик и купаться в Тамараке, смывая с себя пот и летний зной, трещащий кузнечиками в высокой траве. Город исследован вдоль и поперек, и ему официально присвоен статус «один из миллиона точно таких же». В этом, пожалуй, был самый большой минус частых переездов – насматриваешься городков, умещающихся на ладони, наедаешься ими, а потом они сидят в печенках и вызывают нервный зуд, если задерживаешься в них больше, чем на два дня.
Они тут уже три недели. Синяк на спине зажил, уступив место солнечным ожогам. Однажды одна леди, очередная соседка, сказала восьмилетнему Дину, указывая на его веснушчатый нос, что он поцелован солнцем. Сейчас же было похоже, что солнце решило содрать с него всю кожу. Дин обрывал тонкие липкие лоскутки с плеч, рук и даже ступней, комкал, скатывая маленькими шариками, и бросал в озеро. Сэм говорил, что это мерзко. Дин говорил, что это прикорм для рыб.
– Шел бы ты в тень, – как-то сказал Сэм, нависнув над лежащим на узких мостках братом.
– Уже, – усмехнулся Дин, – ты все солнце закрыл своей шевелюрой.
Сэм шутливо замахнулся на него книжкой, которую держал в руках, – кажется, что-то из Стивенсона, – и буркнул:
– Сволочь.
– Стервец.
Сэм уселся рядом и опустил ноги в воду. Дин не сдвинулся с места, лишь прикрыл глаза ладонью.
– Правда, иди в тень, а. И так уже весь облез.
– Да нормально, – отмахнулся Дин, приподнялся на локте и притянул к себе книгу, которую притащил с собой брат. – «Остров сокровищ»? Серьезно? Ты ее уже пять раз читал.
– Ну и что, – пожал плечами Сэм, – мне нравится эта история.
– Мне тоже. – Дин встал, потягиваясь и разминая спину, затекшую от лежания на твердых досках.
– Правда? – удивился Сэм.
– А то. Кто не любит пиратов?
– Действительно. – Сэм улыбнулся, оторвал лист камыша, росшего вокруг мостков, и бросил его в озеро. – Может, сходим куда-нибудь? Скучно.
– Везде были уже. Лейквью – дыра.
– Почему папа не оставляет нас в больших городах?
– Слишком высокая аренда? – предположил Дин. – Или боится, что мы смоемся тусить в барах и нагуляем ему внуков раньше времени. – Он засмеялся, а Сэм кинул в него очередной лист камыша. Неудачно – лист спикировал и не достиг цели. – Мазила, – констатировал обидный факт Дин и добавил: – Слышь, Сэм, спорим, я доплыву до середины Тамарака?
– Не буду, – буркнул тот в ответ, – я видел, как ты его переплываешь туда и обратно. Не на того напал.
– Ну и скучный же ты, Саманта, – хохотнул Дин, разбежался и, оттолкнувшись от края мостков, почти без брызг вошел в воду. – Я короче поплыл, а ты как хочешь.
– Я не люблю плавать.
– Говорю же, скучный. – Дин брызнул на Сэма водой, развернулся и, получив в спину миллион гневных выкриков брата о том, что это библиотечная книга и что миссис Харпер его, Дина, прибьет, ведь он все свалит на него, поплыл к середине озера.
Сэм был прав: Дин действительно от нечего делать пару раз переплыл довольно широкий и глубокий Тамарак туда и обратно, так что добраться до центра ему не составило бы никакого труда. Братца не проведешь.
Вода была теплой, почти горячей. Солнце, не знавшее облаков и уж тем более туч последние две недели, едва ли не вскипятило озеро. Восьмидесятичетырехградусная жара, похоже, остановилась в Лейквью на каникулы и не собиралась никуда сваливать, как и они.
Дин плыл совершенно спокойно. Он проделывал этот маршрут множество раз – что может случиться? Но тело почему-то именно сегодня решило по-другому: ноги скрутило судорогой, которую он никак не ожидал. Дин никогда не думал, что это происходит так, хотя слышал много историй о людях, утонувших из-за того, что собственные ноги и руки отказывались им служить, превращаясь в скрюченные спазмом камнеподобные отростки. Он пошел ко дну, беспомощно всколыхнув воду, и она, горячая, залилась ему в глаза, нос и горло, утягивая его вниз, как русалка слишком влюбчивого моряка из пиратских баек.
Озеро внутри оказалось мутной темной взвесью, отрицающей или сжирающей любой свет. Дин барахтался, но выплыть не получалось – ноги не слушались. Вода заняла место воздуха в легких, и он почувствовал, как темнота вокруг затекает внутрь, скрипя на зубах, и вытесняет его из тела, а потом все пропало, вспыхнув на мгновение засвеченным кадром пленки.
– Эй! Дин, ну же!
Слышать собственное имя оказалось больно, почти так же больно, как и дышать. Вода, все еще колышущаяся в нем, с надсадным кашлем вырвалась наружу, и ему показалось, что легкие разорвутся. Кто-то повернул его набок, а затем усадил, чуть наклонив вперед, но крепко держа за плечо.
– Слава богу, – разобрал Дин сквозь свой непрекращающийся кашель. – Теперь ты и на двадцать ярдов к этому сраному озеру не подойдешь. Все, накупался!
– Сэм, – прохрипел Дин, поднимая слезящиеся от света глаза на брата. Мокрая челка прилипла ко лбу, а на лице застыла странная смесь радости и ужаса. Вода, стекающая с футболки и шортов, безнадежно испортила Стивенсона, валяющегося рядом: страницы покоробились, и при всем желании книгу теперь нельзя было закрыть.
– Отвали! – невпопад буркнул Сэм, но плечо не отпустил. – Какого черта, Дин? Ты, блять, отличный пловец.
– Прости, – промямлил он и, набрав в грудь побольше острого воздуха, добавил: – И не матерись.
– Заткнись! Просто заткнись! – выпалил Сэм и прижал его к себе, неловко обнимая за шею. – Я думал, ты… Какого хрена, Дин? Блять, отец бы меня убил.
Дин молчал. Сэм тараторил ему в ухо быстрым шепотом, как будто боялся, что кто-то подслушает его страх.
– Спасибо, – наконец, сказал Дин, когда брат немного успокоился. – Ну. Что спас мой зад.
– Какой же ты идиот, – буркнул Сэм, отпустил Динову шею и, подхватив почившего Стивенсона, зашагал прочь. Дин заметил, что книжка подрагивает у брата в руках, хотя, может быть, это был просто ветер, пересчитывающий испорченные страницы старой истории о пиратах и сокровищах.
Февраль, 2006. Гринвилл, Мичиган
Дин лег спать сразу же, как они вернулись после пугающей прогулки по пирсу, сказав какую-то чушь, вроде «Извини, Сэмми, я вздремну, и мне станет лучше».
Ну конечно, так Сэм и поверил, особенно если учесть дозы кофе, которыми брат накачивал себя, сон – явно не был лекарством, а скорее, наоборот. Он опять уселся за лэптоп, надеясь раскопать хоть что-нибудь похожее. Курсор выжидающе мигал в строке поиска, но Сэм не знал, какой запрос ему задать.
Что ему искать? Отчего случаются внезапные смены настроения? Почему люди впадают в депрессию? Почему неугомонные старшие братья вдруг решают броситься в гребаные замерзшие озера? Что?
Сэм еще раз глянул на брата. Дин хмурился во сне.
***
Ему снилось озеро. Его темная, душная, но такая острая глубина, вонзающаяся со всех сторон иглами, выцарапывающая на теле три коротких слова – «он», « меня» и «предал».
Он меня предал – на семи языках, которые он знал. Он меня предал – на всех остальных языках, которые выучила вода, принимая в свое чрево многих чужестранных мертвецов.
Он меня предал.
– Нет, – произносит он, касаясь спиной дна, мягкого ила, состоящего из останков тех, кто умер задолго до него.
– Да, – говорит вода, и он не может сопротивляться ее воле.
– Да, – соглашается он, и пресс водной толщи сверху становится чуточку легче. – Да, – говорит он и рассыпается, измельчаясь до частиц размером с песчинку.
Он меня предал.
***
Сэм отвлекся от статьи о рудиментарной шизофрении – нет у брата никакой шизофрении! зачем он это читает? – и устало потер глаза. Часы в углу монитора услужливо подсказали время – без четверти два ночи.
Дин, проспавший почти весь день – часов восемь точно, – сполз с кровати и, вяло махнув Сэму, прошел в ванную. Сэм услышал, как щелкнул замок и включилась вода, и вздохнул: брат выглядел хуже – еще бледнее, еще более осунувшимся и болезненно-тонким.
Предчувствие близкой беды гибким змеиным телом скользнуло по хребту и свернулось кольцами вокруг сердца, выдавливая живущую в нем боль и горечь потери к горлу. Сэм сглотнул тугой вязкий ком, ощущая, как он ухает вниз, словно камень, и разбивает что-то со стеклянным звоном.
Похожий звон раздался и из-за закрытой двери ванной, и Сэм вскочил. Стул гулко упал на пол.
«О, нет, зеркало. Только не это!», – пронеслось у него в голове. Он быстро пересек комнату и приложил ухо к двери: шум воды стих и других звуков тоже не было: ни шагов, ни звона осколков, ни дыхания – ничего.
– Дин? – тихо позвал Сэм и осторожно нажал на ручку, не ожидая, что она поддастся. – Дин, открой. Ты в порядке? Дин!
Ничего.
Сэм навалился плечом на дверь, выдавливая язычок замка из паза, – хлипкость мотельных дверей всегда удивляла его, но сейчас была как нельзя кстати. Дверь распахнулась, впуская его в маленькую, выложенную посеревшим от времени белым кафелем комнату, посреди которой стоял Дин, сжимающий длинный треугольный осколок зеркала в правой ладони. Кровь медленно капала вниз – и пол забрызгался тяжелыми красными каплями, разбивающимися от удара на более мелкие.
Сэм замер, опешив. Дин посмотрел на него, и на губах появилась прежняя жуткая улыбка.
– Когда мы поговорим об этом, Сэмми? – сказал Дин, переворачивая осколок острием на него.
– О чем? – спросил Сэм, стараясь говорить спокойно и мягко. – Пожалуйста, прошу тебя, положи это.
– О том, что ты предал меня. – Дин сделал шаг вперед и болезненно тряхнул головой – из носа вытекла струйка черной жижи.
Эктоплазма? Боже, нет…
– Я никогда не предавал тебя, Дин. – Сэм отступил. Если это призрак, то дело плохо. Сэм не знал, ни кто он, ни уж тем более где зарыты его кости, ни почему и как он прицепился к брату. Зато понятно, что ему нужно – месть. Как и всегда.
– Ты уехал, – сказал Дин, приближаясь, и размазал продолжающую вытекать эктоплазму по лицу – черная полоса на кипельно-белой щеке. – Ты бросил меня!
Сэм будто получил удар под дых. Осуждение, звучащее в голосе брата однозначно принадлежала призраку, но вот боль, примешивающаяся к нему горькими каплями, – несомненно, Дину. Сэм научился распознавать ее, даже если она была скрыта, но здесь все лежало на поверхности – подходи и бери.
Ты уехал и причинил мне боль, Сэмми.
Господи, что он натворил.
– Ты бросил меня, – повторил Дин и рассек куском зеркала воздух. Сэм уклонился – осколок вспорол футболку у него на груди – и налетел на этажерку с полотенцами, замешкавшись на мгновение. Этого хватило, чтобы Дин сбил его с ног и прижал к полу, взбираясь сверху. Сэм ударил, но Дин поймал его руку на подлете и, вывернув запястье, пригвоздил его ладонь к грубым доскам осколком. Сэм взвыл, но тут же получил удар в челюсть.
Заткнись, Сэмми, просто заткнись.
Дин бил снова и снова, и рогатый божок раскачивался на новой цепочке. Сэм отчетливо запомнил ее слабый блеск в тусклых лампах домика.
– Ты бросил меня умирать!
– Нет, пожалуйста… Остановись…
– Ты захлебнешься, Артур, – спокойно сказал Дин и вытащил осколок под крик, сорвавшийся с Сэмовых разбитых губ вместе капельками крови.
– Прости меня, – прошептал Сэм и ударил из последних сил освобожденной увечной рукой. Дин отшатнулся, но братовы пальцы зацепили кулон – звенья цепочки лопнули, и она отлетела в сторону, косовато повторяя несостоявшуюся дугу апперкота. Дин замер на мгновение, а потом рухнул, роняя осколок и заваливаясь вперед, на Сэма. Тот спихнул его с себя и инстинктивно отполз подальше от опасности.
Дин застонал и приоткрыл глаза.
– Что?.. – еле слышно сказал он и попытался приподняться, уперевшись рукой в пол, но сморщился и прижал порезанную ладонь к груди. – Какого?..
Сэм повторил его жест – проткнутая осколком рука пульсировала.
– Это ты? – спросил он, наблюдая, как брат с трудом садится прямо. Будто с похмелья, ей-богу.
– Ну а кто еще? – недовольно буркнул Дин, поднимая на него взгляд и испуганно распахивая глаза. – Боже, Сэм, что?.. Это я сделал?
– Хозяин цепочки.
– Чего?
– Ты купил призрака за бакс, – усмехнулся Сэм и скривился: забитое лицо начинало опухать. – На мои, между прочем, деньги. Никакой совести у тебя, Дин.
Тот скользнул к брату и, оторвав кусок рубашки, перетянул ему кровоточащую ладонь.
– Спасибо, – кивнул Сэм и поднялся, взявшись за протянутую Дином руку.
– Мне так жаль.
– Не извиняйся, – сказал Сэм, – ты не виноват.
– Я превратил твое лицо в кашу. И вообще, похоже, чуть не убил. Так что…
– Надо ее сжечь, – оборвал его Сэм, присел рядом с цепочкой и выудил божка из обрывков. – Думаю, ты захочешь оставить рогатика.
– Ты вообще слушал, что я говорил?
– Не-а, – слабо улыбнулся Сэм, – не особо. Притащишь совок?
Дин покачал головой и скрылся в комнате. Сэм посмотрел ему вслед и никак не мог отделаться от ощущения, что просить прощения должен именно он.
***
Еще три дня после этого шел снег, завалив Гринвилл окончательно. На Импале высилась футовая белоснежная шапка, хотя Дин исправно каждое утро левой рукой – неудобно жуть – сбрасывал с нее снег. Чистить дорожки он забросил, утаптывая их кое-как, чтобы можно было пройти.
Сэм на улицу не высовывался, чтобы не пугать соседей своей распухшей рожей: что говорить, удар у брата поставлен, – и пялился в ящик – бесполезное занятие – или в экран лэптопа – почти бесполезное занятие. Он пытался выяснить, что за психованный чувак влез в Дина, но все, кто утонул в округе, были либо детьми, либо подвыпившими взрослыми, либо рыбаками-неудачниками, запутавшимися в собственных сетях. Ничего такого, ради чего можно было бы восстать из могилы. Сэм поискал по всей стране, но утопленников было слишком много, и, в конце концов, он оставил это дело.
Дин вообще не говорил о случившемся, стараясь, в свойственной себе манере тихого самоуничижения, забыть обо всем, ну или хотя бы сделать вид, что забыл. Сэм не лез к нему, и, кажется, брат был за это благодарен.
– Er hat mich verraten, – неожиданно сказал Дин вечером третьего дня, когда снегопад превратился редкие снежинки, падающие на землю, словно в замедленной съемке.
– Ты что, Rammstein переслушал? – удивленно спросил Сэм, прикрывая крышку лэптопа.
– Да нет же! Призрак!
– И что с ним?
– Кажется, тот чувак был полиглот или как это называется.
– В смысле?
– Я слышал, как он произносит «Он меня предал» на разных языках.
– Слышал?
– Ну да. Во сне, – Дин замялся, – и потом.
– Что вообще ты помнишь? – решился, наконец, спросить Сэм.
– Мало, – уклончиво ответил Дин, – но это помню.
Сэм вздохнул: что-то подсказывало ему, что брат помнил все.
– Попробуй поискать что-нибудь вроде: озеро, утопленник, иностранные языки, Артур.
– Артур?
– Ну я же тебя так назвал?
– Ладно, – согласился Сэм. В конце концов, они ничего не теряют.
– Ну что, нашлось что-нибудь? – Дин подошел и встал позади брата, задумчиво потирающего переносицу.
– Как видишь, да. – Сэм кликнул на ссылку и чуть наклонил крышку лэптопа, чтобы Дин тоже мог прочитать заметку в газете Амхерта, датируемую 1987 годом.
Профессор Амхертского колледжа найден мертвым в водохранилище Аткинс
Профессор лингвистики Амхертского колледжа Курт Кронвилл найден мертвым в водохранилище Аткинс после двух дней поисков. Напомним, что о пропаже профессора сообщил его брат сержант полиции Артур Кронвилл.
«Мы отдыхали на Аткинсе, и Курт пошел плавать, – поделился в интервью нашей газете сержант Кронвилл. – Я отвернулся на мгновение, а его уже нет. Не знаю, как такое могло случиться. Курт отличный пловец».
В настоящий момент ведется расследование. Обстоятельства дела не разглашаются. Но как стало известно из достоверных источников, следов насилия на теле профессора Кронвилла не обнаружено. Предположительная причина смерти – несчастный случай.
Гражданская панихида состоится в эту пятницу, 17 июля, в Приходе Святой Бригиды.
– Отвернулся он, – хмыкнул Дин, дочитав заметку. – Утопил братца, и дело с концом. Фотки есть?
– Не знаю, надо порыться, – пожал плечами Сэм. – Но думаю, если Артур был полицейским, то он подчистил все следы.
– Наверняка. – Дин провел рукой по волосам. – Спорнем, цепочка была на бедняге, когда он помер.
– Не буду, – сказал Сэм, повернул лэптоп и ткнул пальцем в размытую фотографию не менее размытого тела. – Вот она.
Дин скривился.
– Это его за два дня так раздуло?
– А что ты хотел? Вода, жара – вот и…
– Ладно, – отмахнулся Дин, – не продолжай. Я понял. Профессора похоронили?
– Кремировали.
– Хорошо. Стало быть, цепочка была единственным, что его держало. Наверно, брат подарил. Вот и уцепился старичок.
– Может быть, – с сомнением произнес Сэм. – Это было в Массачусетсе, а мы – в Мичигане.
– И что?
– Расстояние в восемьсот миль тебя не смущает?
– Да брось, Сэмми. Мы где эту цепочку нашли – в комиссионке. А значит, ее могли заложить еще двадцать раз до этого. Может, она вообще по всей стране успела прокатиться.
– Надо проверить…
– Забей. Мы же ее спалили – все кончено.
– А вдруг нет?
– Сэм.
– Прости меня. – Слова слетели с языка сами собой, и Сэм почувствовал, как груз валится с плеч. Дин удивленно приподнял брови и сложил руки на груди – защитный жест.
– Не извиняйся, – сказал он, и Сэм понял, что брат знает, за что он просит прощение.
– Я, правда, бросил тебя. Мне жаль...
– Хватит, – оборвал его Дин. – Отец сказал выбирать – и ты выбрал. Нормальная жизнь – много лучше нашей, сам знаешь.
– И, тем не менее, я здесь.
– Да, и если честно, я рад. Никогда не поздно вернуться в семью.
– Дин.
– Мы закончили. – Он отошел к окну и отодвинул тонкую ситцевую занавеску. Снег унялся и искрился в свете зажегшихся мотельных фонарей. Болдуин Лейк не было видно, как и пирса, с которого он чуть не сиганул в ледяную озерную глубину: все превратилось в ровную снежную целину. Завтра придется помахать лопатой, чтобы выбраться отсюда. Да, завтра они обязательно уедут в любой из оставшихся сорока семи континентальных штатов, даже если придется прорывать себе путь.
«Ненавижу Мичиган», – подумал Дин, и, кажется, это было взаимно.